Габриэлла Сантини - 20 великих исследователей, изменивших мир

«Судно не движется!» – доложил на следующее утро мой помощник. Но я не стал впадать в отчаяние – какой в этом смысл? «Мы дождёмся следующего прилива – ночью», – сказал я встревоженной команде. Пока мы трудились, выглянула луна. Корабль снялся с рифа, но корпус оказался пробит. Я распорядился заделать пробоину и сумел увести «Индевор» подальше от скал, в безопасное место. Мы достигли устья реки. Чтобы отметить наше спасение, я назвал её в честь нашего судна.

Хочешь стать как Джеймс? Каждый раз, достигнув цели, ставь перед собой новую, ещё более труднодостижимую.

В апреле 1770 года я сделал запись в судовом журнале: «Мы достигли залива редкостной красоты – здесь множество растений и животных, которых я никогда раньше не видел. Наши учёные-ботаники, Джозеф Бэнкс и Даниэль Соландер, просто в восторге! Мы решили назвать этот залив Ботаническим». Новые исследования, в том числе и в глубине континента, позволили нам нарисовать новые карты, познакомиться с туземцами и составить каталог многих местных животных и минералов. Лучи солнца упали на одну из моих географических карт, и в этот момент я почувствовал, что двигаюсь в верном направлении: доказал, что я самый выдающийся британский исследователь, и был горд собой. Мои карты переживут меня и помогут многим другим морякам путешествовать по этим местам, оставаясь живыми и здоровыми.

У меня появился новый друг – пятнистая сумчатая куница, которую я нарёк маорийским именем – кволл. Поглаживая её маленькую, чёрную в крапинках головку, я прошептал: «Жду не дождусь, когда тебя увидят мои дети – Джеймс, Натаниэль, Элизабет и Джозеф! Я всё расскажу им и всему свету!»

Натуралист, географ и исследователь

Берлин, Пруссия, 1769–1859 гг.

Берлин, лето 1778 года, дворец Тегель. Мой дом.

Я мог пропадать в саду часами: восхищался запахом цветов, инженерными навыками пауков, плетущих свои сети, и трудолюбием птиц, сооружающих гнёзда. Загадочные насекомые выполняли в воздухе акробатические трюки. Как бы мне хотелось знать о них всё! Остальной мир мог подождать, а то и вовсе переставал существовать для меня. То и дело я отрывался от наблюдений, чтобы прочесть ещё главу из путевых дневников Джеймса Кука – моего героя.

«Александр! – слышался как всегда строгий голос матери. – Пора пить чай!»

Я вбегал во дворец как есть: в руке зажаты какие-то камешки, в волосах запутались листья, из кармана выглядывает ящерица, а одежда так измазана землёй, что напоминает географическую карту.

«Александр, почему ты всегда пытаешься делать три дела одновременно?» – укоряла меня матушка, баронесса Мари Элизабет, видя мою книгу, покрытую листьями плюща. Я смотрел на маму, нисколько не испуганный: моё желание покинуть родину и путешествовать по всему миру было сильнее, чем её упрёки. Конечно, она бы хотела, чтобы я был серьёзным и предсказуемым, но меня одолевала такая жажда деятельности, что об этом нечего было и думать.

Должно быть, от отца-барона я унаследовал великий дар самообладания, поэтому досчитал до двадцати, а затем тихо произнёс: «Мама, жизнь у нас во дворце такая скучная! Ну и… у меня обратная реакция…»

«Ах-ах-ах! – поддразнивал меня брат Вильгельм, который был на 2 года старше меня и гораздо серьёзнее. – Ты сам зануда – вредный, как блоха, просто ходячее недоразумение! Да и наш дворец вовсе не такой скучный, как ты думаешь».

«Природа сама по себе – царство свободы».

«Ну, блохи вовсе не такие вредные. Уверен, они даже полезны!» – закричал я. Мне как будто не хватало воздуха в закрытом помещении, и я высунулся из окна…

Я не слышал ни ехидного смеха Вильгельма, ни его ответа: на дереве перед окном солнце позолотило паутину, и я засмотрелся на неё. Паук поймал незадачливую бабочку и принялся поедать её, но тут пролетающий мимо дрозд склевал и несчастную жертву, и хищника вместе с его паутиной. Затем птица полетела в кусты: чириканье подсказало мне, что она понесла добычу птенцам. Мне было только 9 лет, но я уже понимал, что в природе всякое, даже самое крохотное создание связано с другими и нет ничего случайного. Вот вырасту – и обязательно это проверю.

Через несколько дней я начал собирать свой первый гербарий, за которым последовали многие другие. Затем стал записывать все свои наблюдения за животными.

Когда мне исполнилось 12, друг моего брата, будущий знаменитый поэт и философ Шиллер, сказал, что у меня слишком много интересов, а следовательно, я вряд ли чего-нибудь достигну в жизни. И я вознамерился доказать ему, что, если упорно трудиться и не бояться износить много пар обуви, любой человек с доброй волей, открытым умом и отважным сердцем способен совершить невозможное.

Другие люди говорили, что мне хорошо удаётся сочетать поэзию с наукой и науку с поэзией. Я доказал это, когда в 1789 году отправился путешествовать по Швейцарским Альпам вместе со своим другом-химиком Бенедиктом де Соссюром. «Ты интересный человек, Александр! – часто говорил мне Бенедикт. – Восхитившись цветом неба, ты изобрёл систему измерения интенсивности синего цвета! Как ты собираешься назвать её?» «Цианометром!» – воскликнул я.

В ноябре 1796 года скончалась моя мать, я унаследовал огромное состояние и получил возможность полностью посвятить себя путешествиям и исследованиям. Я мог бы прожить и не работая, но меня интересовали не деньги, а истина.

За первой моей экспедицией в Южную Америку последовали многие другие: в Испанию, Венесуэлу, на Канарские острова, в Колумбию, Перу, Мексику, на Кубу, в Северную Америку… Я путешествовал, чтобы проследить связи между различными явлениями, ведь даже брат Вильгельм признавал, что мне это удаётся. Возможно, тут он не ошибался…

Благодаря путешествиям и исследованиям я стал натуралистом, ботаником, учёным, моряком, альпинистом. Наконец, непоседливость и жажда знаний, которые всё ещё не утихли во мне, заставили меня влезть на одну действительно опасную гору – Чимборасо в Андах, которая тогда считалась высочайшей в мире.