Наталья Крудова - Из какого копытца напиться

— Так они же траву за день съедят, сколько привязь позволит? — усомнилась тетя Зита.

— Дослушайте. Несколько раз в день мимо них проезжает специальная машина: выпил теленок воду — ему подольют, съел траву — его колышек передвигают.

— А почему они ровно по два у дороги? — спросила я.

— Проще выйти из машины сразу к двум телятам и обслужить их, чем возле каждого останавливаться.

— Интересно: здесь деревья раньше росли? Сколько едем — и ни одного деревца, — спросила я.

— Утром не надо было спать, — сказала тетя Зита. — Горы проезжали.

— Разбудили бы.

— На Алтае наглядишься на горы… И бабка тебя утром будить не разрешила. Мы с мамой тут гадали: когда это вы успели с ней познакомиться? Вечером легли рано, ночью спали…

— Вы бы с мамой поменьше спали — и гадать не пришлось бы. А что она сказала? Мне ничего не передала?

— Горшок с колбасой и черешню. Говорит, любит ваша девочка.

— И все?

— Кира! — Мама заглянула в горшок. — Мы с Зитой поели, и еще вон сколько осталось.

— Ничего не сказала?

— Ну, если хочешь, — усмехнулась тетя Зита, — она сказала: «Желаю ей хорошего жениха, а вам милого зятя, как мой… Васенька».

— Сашенька.

Я взглянула на дядьку. Не смеется ли? Глаза у дядьки были влажные от слез. Он смотрел на стол, в сторону горшочка.

— Вы поешьте, — предложила тетя Зита, — вот вилка.

— Может, чайку вам принести? — спросила мама.

Я никогда не видела, как плачут мужчины, и мне захотелось уйти.

— М-ма-ма умерла, хоронить еду. Шесть лет не мог выбраться и вот еду.

Он грубо провел по своему лицу ладонью. Резко встал и вышел.

— Мрачная история, — сказала тетя Зита, — я подумала, что он из заключения: без вещей, без денег, боялась из купе выйти, как бы…

— Деньги у него есть. Он бумажку смотрел какую-то, так денег много, но я тоже за странную личность его приняла, — призналась мама.

Мне стало стыдно, что я смотрела на мужчину как на вора. Ну почему я не подумала, что у человека горе?

Вошла проводница с веником и сказала:

— Сами спрашивали про ресторан. Пока сидите, его на перерыв закроют.

Мы прошли через несколько вагонов, и меня удивило, какие они разные: в одних коридор купе выстлан мягкой ковровой дорожкой, висят зеркала, а в других много людей и там, где у нас коридор, у них спальные места. Интересно: в других поездах тоже разные вагоны?

— Ты рада, что мы уехали? — спросила мама, когда тетя Зита ушла вперед. — Не жалеешь хоть?

— Не знаю. Бабушку жалко. Вместе жили, а теперь она одна…

— А почему Сережа нас не проводил?

— Не поверил, что насовсем. Вещей у нас мало для путешествия насовсем. И дежурный на вокзале не поверил.

— Дикость какая-то. Взяли необходимое. Зимние вещи бабушка почтой вышлет. Если бы я только могла предположить, что тетя Зита столько потащит с собой барахла…

Тетя Зита замахала нам, чтобы поворачивали.

— Уже не пускают. На полчаса раньше закрыли. Секретничаете?

— А вы были на Алтае? — спросила я.

— Два раза. Ты на лошадях ездила?

— На пони в зоопарке.

— Верхом ездила?

— Нет.

— Придется поучить тебя. В тайге без лошади пропадешь.

Поезд остановился, многие стали выходить, и мы тоже вышли — не из нашего, а из другого вагона. В чугунках продавали картошку в мундирах.

От нее шел пар.

— Продай вместе с чугунком, бабка, — просил военный.

— Нашел дуру. Из этого чугунка еще бабка моя девчонкой картошку тягала. Он вечный.

Мимо нас прошел усатый мужчина из нашего купе. Руки у него были в карманах пиджака. Он шел быстро, маленькими шажками. Мама и тетя Зита сочувственно смотрели ему вслед. Усатый наткнулся на парня в спортивной куртке, что-то выбил у него из рук.

— Ну, ты, — с угрозой произнес парень, — ослеп, что ли?

Этот окрик был для меня как пощечина. Немногим я, пожалуй, отличалась от этого парня. Как бы я хотела помочь мужчине. Но ни ему, ни бабе Ане, ни мальчику в трамвае я ничем помочь не могла.

— Проснись, Кира, верблюды!

Тетя Зита отодвигала перед моим лицом занавеску. Ей бы надо подвинуть занавеску на себя и этим освободить мне верхний уголок окошка.

— Прыгай, никого здесь нет. На стол вставай! Быстрей!

Верблюдов я успела увидеть. Один стоял, высоко подняв голову, а другой лежал, но голову держал важно, как и стоявший. Не знаю почему, но у меня было хорошее настроение, может быть, из-за верблюдов. Я пошла умываться. С полотенцем в руках встретилась мама.

— Мама, ты видела верблюдов?

— В зоопарке, в кино, а так не приходилось. Нет, еще в ЦПКиО видела на Празднике зимы. Так мы с тобой и папой ходили. Помнишь?

Я помнила. Верблюда вела на привязанной к уздечке веревке девушка. Мы встретили их на аллее. Она вела его в другой конец парка, туда, где детишки катались на тройках с колокольчиками. Пони возили в ярких санях детей, а ослик с мягкой шерсткой на крутом лобике выпрашивал блины. Он исправно вез, как и пони, свои санки, но вдруг останавливался, поднимал верхнюю губу и, не слушая мальчика-возницу, поворачивал к толпе. Многие кричали: «У кого блины, дайте ему блин».

Получив блин, ослик ждал, пока люди вручную развернут сани, послушно передвигался в оглоблях. И никто не сердился на него за то, что катает детей меньше, чем пони.

— Там еще ослик блины выпрашивал, помнишь?

Мама смотрела в окно и ответила не сразу:

— Папа его фотографировал с блином в зубах. Помнишь?

— А папа приедет к нам?

— Не знаю. Надеюсь, что приедет.

— Телеграммы! Кому требуется отправить телеграмму? Газеты, журналы. Покупайте книги.

— Надо газеты купить.

Мама пошла в купе за деньгами, а мне очень захотелось дать телеграмму. Лучше сразу три. Папе, бабушке и Сереже.

— Тебе книжку, девочка?

— Нет, телеграмму.

— Возьми бланк.

Такие простые в голове слова получились бы на бумаге глупыми:

«Папа, мы едем на Алтай, обязательно приезжай к нам. Здесь тоже по дороге, как и в твоей Средней Азии, встречаются верблюды». Или:

«Бабушка, не волнуйся, мы едем в поезде хорошо. Я видела верблюдов, а по тебе скучаю». «Сережа, мы уехали насовсем. Ты меня никогда не увидишь больше».

— Девочка, ты телеграмму составь, а я назад пойду — отдашь. Все так делают.