Денис Сухоруков - Тридцать три рассказа о журналистах

Но давайте сейчас на минуту забудем о том, что Некрасов был поэтом, и займёмся им как журналистом. Дело в том, что Николай Алексеевич создал легендарный журнал «Современник», который почти тридцать лет издавал всё лучшее, что писалось в те годы на русском языке (да и не только на русском). Он рассказывал людям о городе и о стране, в которой они живут, он заставлял своих читателей думать, ставил перед ними самые острые вопросы и помогал находить на них ответы. Он находил, поддерживал и продвигал молодых начинающих авторов, многие из которых сами стали потом гордостью русской литературы.

Вот как это происходило.

Новый журнал открыть было в те времена очень трудно, почти невозможно, так как это требовало личного разрешения государя императора, а тот всем желающим отказывал циничными словами «И без того журналов много». Дело в том, что Николай I и сам читать не любил, и другим не советовал. Поэтому пришлось купить уже существующий журнал «Современник». Его когда-то издавал сам А. С. Пушкин, а после его смерти им занялся один из друзей поэта. Правда, изрядно запустил и превратил в издание скучное и бесцветное, почти без подписчиков.

Николай Алексеевич энергично взялся за дело. Первым делом он раздобыл денег, журнал во все времена был предприятием очень затратным. Своих капиталов у Некрасова в то время ещё не было. Из необходимых пятидесяти тысяч рублей половину он взял у друга Ивана Ивановича Панаева, с типографией и бумажной фабрикой договорился о выгодном кредите.

Во-вторых, Некрасов быстро понял, что реклама – двигатель прогресса. В северной столице повсюду расклеили огромные рекламные афиши – «Современник»! Во всех журналах и газетах печатали рекламные объявления – подписывайтесь на «Современник», читайте «Современник».

В-третьих, Николай Алексеевич привлёк к работе в журнале самых талантливых авторов своего времени: Гончарова, Толстого, Тургенева, Писемского, Белинского. Печатал и свои собственные стихи. Впервые открыл для публики молодого Достоевского. Печатал постоянные переводы из лучших образцов иностранной литературы: Жорж Санд, Гёте, Байрон, Диккенс, Теккерей [5] Скатов Н. Некрасов. С. 115. .

Кроме того, Некрасов умело соблазнял читателей «бонусами», а именно бесплатными приложениями. К первому номеру журнала, например, прилагалась повесть Герцена «Кто виноват?».

Всё это подействовало наилучшим образом: количество подписчиков росло, как на дрожжах, доходы нарастали с той же скоростью.

Журнал жил в обстановке жёсткой царской цензуры. Так называемые цензоры – специальные государственные чиновники – внимательно прочитывали все материалы до того, как они попадали в печать. Если им что-то не нравилось (например, если им казалось, что автор ругает власти), они имели право вырезать часть текста или запретить его целиком. В самом крайнем случае они могли даже закрыть весь журнал. Именно это и случится с некрасовским «Современником» в 1866 году. Но не будем забегать вперёд.

Николай Алексеевич Некрасов очень ловко работал с цензорами. Он не ругался с ними, не вставал в позу обиженного, а… постоянно приглашал к себе на званые обеды и ужины. Цензоры любили вкусно покушать, а многие из них ещё и выпить, и Некрасов их слабостями умело пользовался. Его столы ломились от яств и напитков. И конечно, сытый цензор был гораздо «добрее» голодного. Не брезговал Николай Алексеевич и взятками. Сохранились сведения о том, что отдельные государственные чиновники отдыхали за границей за его счёт. И, конечно, потом становились более покладистыми, чего он – собственно говоря – и добивался.

Но не следует думать, что Некрасов занимался только финансами и «укрощением» цензоров. Он тащил на себе весь журнал: искал новых авторов, читал и правил все рукописи (иногда по много раз), следил не только за соблюдением правил грамматики, но и за логикой в тексте. В этом и заключается тяжёлый и однообразный труд редактора.

Николай Некрасов одним из первых в журналистике открыл жанр эмоциональной публицистики – репортаж. Он поместил в журнале рассказ рядового солдата «Восемь месяцев в плену у французов». Материал начинался словами: «Автор – лицо новое: это армейский солдат, уроженец Владимирской губернии, города Шуи, Татарский». Конечно, журнал все читали с удовольствием, а его издателя ценили и уважали.

Вот каким был Николай Алексеевич Некрасов.

Декабрь 1877 года, перевал Шипка, Болгария

«Здесь, на скатах гор, да и на их вершинах, постоянный туман… Сырость ложится на земляную кровлю и просачивается в землянку, так что, спите ли вы, обедаете, читаете, пишете – в лицо, в тарелку, на книгу… одна за другой падают крупные капли. Весь здесь сидишь мокрый: ложишься на мокрый тюфяк, накрываешься мокрым одеялом, пишешь на мокрой бумаге и это – зимой!» [6] Немирович-Данченко В. И. Год войны. Дневники русского корреспондента. СПб., 1878−1879.

«Начиная от генерала и кончая последним кашеваром, всем здесь приходилось очень скверно. Уже шестой месяц – в царстве вьюг и морозов, на негостеприимных высотах… Ночи и дни, дни и ночи. Недели проходили за неделями, месяцы – за месяцами, а конца сидению, казалось, и не предвидится. Как кроты, люди зарывались в землю. Днем не видели света Божьего, а ночью им только светили кроткие южные звезды…» [7] Там же.

«От продолжительного сидения в сырых местах ранее морозов уже здесь начали повторяться частые случаи отмораживания. Вымокнут солдаты и к костру греться, а потом доктора удивляются, что последствия одинаковые с отмораживанием. Когда здесь пошли первые снега, полушубков, теплых чулок и фуфаек не оказалось. Солдаты закутывали головы и шеи в башлыки и сверх платья накидывали палатки, как женские ротонды.

Очень некрасив по наружности солдат был в это время. Палатка на нем стояла коробом, шинель на морозе деревенела. Мне, смеясь, рассказывали солдаты, что они точно в “карналине шуршали по земле”. Ноги закутывали тоже особенным образом. От сухарей оставались мешки. Каждую ногу с сапогом, уже надетым, – в мешок. Сверху подвязывали бечевками. Сверх того, от битого скота оставались шкуры. В эти шкуры шерстью вверх завертывали уже обутую таким образом ступню. В общем, что-то вроде самоеда или лапландца зимою, зато тепло…» [8] Там же.