Денис Беляков - Тридцать три. Личное, циничное, местами неприличное

Я вышел на улицу, мне все равно,
Что радует глаз лишь собачье дерьмо.
И серая слякоть под ногами бурлит,
А мне все равно – у меня сапоги.

Мне все равно, что сегодня с утра
В полости рта появилась дыра,
Кариес точит эмаль, как термит,
А мне все равно – у меня есть «Орбит».

Серое небо и серые люди,
Так это было, и так это будет.
И мне все равно, что уже какой год
Власти цинично плюют на народ.

Мне все равно, что кризис в стране.
У вас есть проблемы? Вам не ко мне.
Нет в стране денег, и ни хрена нет,
А мне все равно – я страны Президент.

Рано утром в переходе парочка ребят,
Старший молча на гитаре зажимает лад.
Ну а младший, как завидит, что народ идет,
Рот пошире открывает, жалобно поет:

«Помогите, люди добры. Батя наш сидит,
Мама деньги в метро просит, дед наш – инвалид.
Бабушка совсем ослепла, бедствует сестра.
В общем, мы – семьи опора, вот таки дела».

Шел народ и улыбался, кто-то хмурил бровь,
Но аккорд опять сменялся, песня лилась вновь.
Я подумал: «Точно так, как эти пацаны,
Сейчас стоит на переходе семь восьмых страны.

А жизнь идет, а жизнь проходит,
Пока страна на переходе».

Она пришла на дискотеку,
Она хотела танцевать.
Глядь по сторонам, а кавалеров нету,
И не из кого выбирать.

Вдруг из толпы пьяных подростков
В белом костюме вынырнул он.
Он пригласил девчонку на танец,
Сказав, что ее красотой поражен.

Он ее вел в танце умело.
Она от счастья закрыла глаза,
Но от близости женского тела
У маньяка сорвало тормоза.

Он прошептал ей: «Сперва будет больно».
Она сказала: «Так люди ж кругом».
Она думала о половом акте,
Он нож достал, думая о другом.

Да, он не врал, ей сперва было больно,
Когда вонзил он свой нож ей в живот.
И ее глаза раскрылись невольно,
И в немом крике застыл ее рот.

Но не заметил никто эту драму,
Она умерла, он шагал под дождем.
В клубе играло «Подождем мою маму»,
Народ подпевал: «Твою мать, подождем!»

Резкий отрывистый звук,
Клич стаи бродячих собак.
Чуют они, когда трус ты,
И чувствуют, когда слабак.

Трудна их собачья жизнь,
Опасностей хоть отбавляй.
Зато смысл жизни той прост:
«Жить хочешь – тогда убивай!»

Преследуя – лай!
Догнал – нападай!
Рви горло, души, убивай!

Так говорил старый пес
Щенку, что был выброшен прочь.
До них ветер лай вдруг донес,
И скрыла собак злая ночь.

Наш Бог не на небе, наш Бог на земле,
Наш Бог не Христос, не Аллах.
Наш Бог – это деньги, из злата телец.
В других пускай верит дурак.

За деньги врагу продаст каждый из нас
Ум, совесть, Отчизну и мать.
За деньги зарежем, убьем, предадим,
На все остальное плевать!

За деньги здоровье, за деньги любовь!
Спасибо, наш Бог, наш Отец.
За деньги почет, уважение, власть,
Наш идол – из злата телец.

«В старой таверне, что богом забыта,
В темном углу, высока и стройна,
Девушка в черном, лицо ее скрыто,
Молча сидит и все время одна.

И имя ее до сих пор еще тайна,
Хотя прошло уж почитай сколько лет,
А тех, кто знакомиться к ней подходили,
Давно, к сожаленью, в живых уже нет.

Если ты хочешь ее увидать,
Скачи в направлении скал,
Но только не вздумай в глаза ей смотреть!» —
Старик напоследок сказал.

Только не вздумай в глаза ей смотреть,
Той девушке, что зовут…

И больше старик ничего не сказал,
А я, любопытством гоним,
Вскочил на коня, в направлении скал
Помчался, как ветер, один.

Был путь мой недолог, таверна видна,
С коня спрыгнул, внутрь зашел.
И, сделав заказ на стаканчик вина,
О девушке речь той завел.

Хозяин, услышав, сменился в лице
И в сторону глазки отвел,
Потом нехотя рукой в угол махнул,
Взял деньги и тут же ушел.

Только не вздумай в глаза ей смотреть,
Той девушке, что зовут…

В темном углу, как старик говорил,
Сидела вся в черном она.
И я сразу про осторожность забыл,
Пошел к ней с стаканом вина.

Представился я, промолчала она,
Лишь голову подняв в ответ.
И как ни старался, не мог разглядеть ее,
Очень уж слабый был свет:

«Сударыня, вы мне позвольте лишь только
Узнать ваше имя, в лицо поглядеть».
Она отвечала: «Всему свое время.
Тебе еще рано в лицо мне смотреть».

Только не вздумай в глаза ей смотреть,
Той девушке, что зовут…

От ней нужно было мне сразу отстать,
Но я, любопытством томим,
Ее капюшон умудрился сорвать,
Оставшись с глаз на глаз, один на один.

Она подняла свои очи и встала,
Нависла, вздохнув, надо мной в полный рост,
И я, как зайчонок глядит на удава,
Смотрел на нее, телом к стулу прирос.

Лицо ее начало вскоре меняться,
От старого лика не стало следа.
«Пришел твой черед, малыш, в путь собираться, —
Гудел голый череп, – Иди-ка сюда».