Владимир Радимиров - Сын Ра. Волшебный эпос

И тут вдруг видят они – буквы какие-то впереди показалися, словно бы в небе висящие и огнём красным горящие. Пригляделись они позорчее, а то ж слово АД там было начертано. И дымный шлейф его собою окутывал. Молча удивлённые витязи под этими буквищами проехали и назад оглянулись. А слово АД в обратную сторону перевернулось и означало теперь ДА с их точки осмотра.

– Выходит, ад – это то, что не да, – заметил Яван, – а то, что не да – это нет. Сплошное, короче, отрицалово.

– Ну мы, братухи, и попали! – добавил своё Гордяй.

А Смиряй угукнул согласно и рожей недовольно сквасился.

– А вон впереди ещё что-то светится, – зоркий Яваха заметил. – Давай туда едем!

А там и впрямь что-то рдело. Сызнова они в путь тронулись, да не дюже много времени проехали, как вдруг видят – дорожка их путеводная на три сторонушки расходится. Перекрёсток! Подъезжают они поближе, глядь – а там по правую руку широкий и удобный тракт был проложен, гладкой брусчаткой выложенный; налево – дорога не дорога, тропа не тропа, а тоже весьма собою широка и ухожена; ну а прямо – можно сказать, и тропиночки путящей нетути: чисто какое-то беспутье.

На самом же на распутье стоймя стоял огромнейший каменище, гладкой и начищенной стороной к дороге обращённый, и на том камне письмена странные были нарисованы, издалека даже зримые, потому как они пугающий вид имели – огнём коптящим зловеще тлели.

Подъехали всадники наши к камню, в ряд перед чудесной штуковиной встали и вот чего на ней прочитали:

Оглянулись они назад, а позади туман не туман, марево не марево: ни зги, короче, не видать, словно всё за ними растаяло.

Призадумались тогда братья. Долгонько они, надо сказать, думали да про себя прикидывали, – акромя одного Явана, который решение сразу принял, но до поры помалкивал. А для Смиряя с Гордяем задачка сия нелёгкою оказалась, – не хухры им были мухры…

Наконец Смиряй первый решился да и говорит:

– Я, братаны, налево отсель подамся, а вы как знаете… Мне энтих приключениев да власти-богатства и даром не надобно – как-нибудь худо-бедно и без них проживу. А что касаемо воли-вольной, так – тьфу на неё! Мне и без воли привольно.

– А я, – заявляет тогда Гордяй, – поеду направо. Я ить тоже пожить не дурак, да только не абы как. Всё ж таки, крути не крути, а я царский сын, не отребье какое-нибудь гадское, и с малолетства власть проявлять привык да в довольствии обретаться. В общем… в ту лишь сторонку мне и остаётся податься. Ага!

Вздохнул тут Яван и последним из всей братии слово сказал:

– Ну а я, братовья – прямой путь для себя выбираю! От волюшки-вольной да от чести-совести я отказаться не могу – нету без них ни счастья полного, ни славы достойной. Ну а ежели на той дорожке умереть мне доведётся, то… эх! – чему быть, того не миновать, а семи смертям и так не бывать!

Поняли тут братья, что придётся им здесь расстаться, и каждому далее в свою сторонушку надлежит отправляться. Договорились они тогда знак особый на камне начертать, ежели кто первый из странствий своих возвертается – чтобы знать… Обнялись они на прощанье, поцеловались, удачи друг другу пожелали да и разъехались кто куда.

Яван-то прямо поехал. Да вот же напасть, – проехал он вроде самую малость, а совсем уж дороги не стало. Дикий видом местный лес пораскинулся окрест. И такой он был густой и дремучий, что соваться в него – выходом было не лучшим. Яван вскорости это понял, но возвращаться не стал. Чего-чего, а упорства нашему Говяде не занимать было стать, так что во что бы то ни стало решил он по прямому пути пройти.

– Говорила мне мама – иди, Ваня, прямо, – сам себе Яваха наказывает. – Значит, надо идти – хоть и нету пути…

А чаща эта лядащая ещё пуще вокруг сгустилася. Корявые ветвищи над самой Ваниной головой аж переплелись, бурелому и валежнику везде было прям завались, а ещё огромные валунищи валялись поперёк ходу, не давая проходу, да глубокие появились ямищи. Того и гляди долбанёшься обо что-то али куда-то свалишься… Ну и дела! Слез Ваня с коня, под уздцы его взял, вперёд ведёт, а тот нейдёт, упирается, ушами прядёт да испуганно озирается. И видит тут Ваня – впереди деревья великаньи словно бы чуток расступилися, да и каменья замшелые явно поредели. Неужто, гадает, выход из этого треклятого места наметился?

Вот лезет он через чащобину, кое-как продирается, конягу за собой волокёт буквально, затем вперёд глядь – точно полянка навстречь показалася, а на ней и трава растёт диковинная, и цветы в кустах хоронятся, и вроде как ветки от плодов ломятся…

– Нам, Вань, туда! – обрадовался Яваха. – Тяни повода!

Но едва лишь на середину поляны он вышел, как вдруг – ш-ш-ш! – что-то липкое и прозрачное на него опустилось. Сеть то была, не сеть, паутина, не паутина, а что-то навроде. И огромная же – человека вместе с конём накрыло, будто мотылёчков каких. Дёрнулся резко Ваня – да куда! – не тут-то было: и он сам, и его конь запутались в ловушке ещё больше.

И в это время захохотало нечто вверху хохотом трескучим нечеловечьим – а потом неясный кто-то зашевелился в ветвях тёмной массой и вниз стал неторопливо спускаться. И дивно стало Явану от вида странного сего создания – пред ним ведь паучище неимоверный предстал, ужасно собою страшный, смердючий да чернющий – да ещё и мохнатый вдобавок. Только глазки многочисленные пламенем красным на орясине его полыхали, и челюсти кривые, точно сабли, в пастище разверстой у него сверкали.

– Ха-ха-ха! – захакал зловеще упырь и хриплым голосом к пленнику своему обратился: – Опять попалась мошка ко мне в сетёшку! Значит, знатно я счас пообедаю да живого мясца поотведаю!

Осерчал Яванище, речи неучтивые услыхавши. Собрался он с силами богатырскими, мышцы могучие поднапряг, и хотел было эту сеть в клочья мелкие поразнесть. Да только или силушка на сей раз его подвела, или сетка волшебная слишком прочною была. Затрещала она лишь, заколебалася, но усилиям Явановым не поддалася.

– Не рвись, не рвись, богатырь-дурачина! – вновь заскрипел, шевелясь, паучина. – Не по руке тебе будет сеть мою порвать. Так что ты лучше не силу кажи, а ум да разум прояви. Может тогда и освобожу тебя от пут, жалкий и глупый лилипут!