Катя Степанцева - Хочу танцевать с тобой

– Как он там будет? Один! – смахивая слёзы, говорила мама.

Они, наконец-то, дошли до места отъезда и остановились. Кругом суетились люди. Этот хаос заражал энергией. Роме уже не терпелось влиться в толпу, освободиться от бесконечной удушающей материнской заботы. Рома увидел растерянную Ларису у столика регистрации. Она мельком глянула на него, махнула рукой и всё. Отвернулась. Повсюду сновали дети и вожатые, громоздились сумки и чемоданы. Все двигались, суетились, шумели, пели, хохотали. Взгляд сам зацепился за неё. Странная девчонка в солнечных очках. Этим дождливым днём они были «как нельзя кстати». Угу. Но не только они привлекли внимание, всё было в ней странным, неестественным: и розовые волосы, и прямая осанка, и какая-то внешняя отстранённость. Рома сразу подумал, что они чем-то похожи. Она казалась, как и он, сломанной. Просто первое, что пришло ему в голову. Но в то же время, если Рома чувствовал себя здесь среди этой толпы своим, то она казалась чужой.

Должно быть, Рома разглядывал её слишком пристально. Он скорее почувствовал, чем увидел, как острый взгляд за тёмными стеклами впился в него, и тогда быстро отвернулся, будто его застали за чем-то стыдным. Отец снова принялся утешать маму.

Когда Рома решился снова посмотреть на ту девчонку в солнечных очках, то не смог отыскать в толпе. Вожатые объявили посадку, и толпа подростков ринулась на абордаж. Рома с Ларисой, подхваченные течением, двинулись к припаркованным у дороги автобусам. Несмотря на то что Рома начал хромать больше обычного, им удалось занять места одними из первых. Рома и Лариса нашли два места рядом, он пропустил Ларису к окну, и они дружно замахали родителям. Те разговаривали и улыбались, но Рома видел, что мама вытирала слёзы. А Рома чувствовал себя прекрасно, так что хотелось петь. В основном из-за того, что в суматохе «забыл» трость около стола регистрации и никто этого не заметил.

Первой выехала полицейская машина, за ней вереницей тронулись автобусы. Симпатичная вожатая в голубой футболке с жёлтым логотипом лагеря на груди затеяла игру в «Снежный ком».

Бабушка ушла на работу в ночную смену, но обещала утром проводить меня. Она работала в ресторане посудомойщицей. Можно было уже и не работать, всё-таки на пенсии, но отец пил и, конечно, после каждого запоя менял место работы.

Он пришёл поздно, снова где-то набрался по дороге домой. Я не хотела с ним разговаривать и заперлась у себя в комнате. Отец долго ходил туда-сюда по квартире, шаркая ногами, словно старик, забыв уже, что видел меня. Потом внезапно начал барабанить в дверь и орать: «Я тебя убью, тварь, ты мне всю жизнь испортила!» Потом долго рыдал под дверью, умоляя выйти: «Прости меня, прости, выходи». И так до бесконечности: «Прости меня, слышишь. Выходи! Прости! Ты слышишь меня, тварь?! Прости, я не знаю, что со мной… Ты не спасла её! Это ты во всём виновата! Дура. Лучше бы ты сдохла! Боже, что я говорю? Прости…»

Я прислушалась. В соседней комнате всё стихло, спящий родитель захрапел под размеренное бормотание выпуска новостей. А я… залезла под одеяло прямо в одежде, накрылась с головой и попала в волшебный мир воспоминаний.

Вот я, совсем маленькая, лежу в кровати, над головой ночник с Микки Маусом, а мама с папой читают мне по ролям «Чиполлино» перед сном, смеются, толкаются, изображая то Синьора Помидора, то Графиню Вишенку.

Тихо прожужжал будильник. Заглянула в комнату: бормочет телевизор, отец храпит, немного постанывая и пуская слюни на подушку. Тихонько, зажав ладонью нос и рот от тошнотворного запаха перегара и табака, проскочила в прихожую, сунула ноги в кроссовки и выбралась из квартиры.

Сквозь берёзовую листву пробивались первые робкие лучи солнца, ласкали кожу, хотелось зажмуриться по-кошачьи. Во дворе тихо. Шелестели деревья, роняя листья, оплакивали уходящее лето.

Я включила плеер, вставила наушники, закрыла глаза и, раскинув руки, представила, будто парю сейчас в воздухе, поднимаясь всё выше и выше: туда, где находится рай, туда, где нет печали и слабости, нет горя и разочарований, туда, где ласковое солнце играет с нежным пухом облаков.

У меня не было рук, только крылья, и я летела навстречу неизвестности. Я бежала, поднимаясь на высокий зелёный холм и сбегая бесстрашно в мокрую от росы траву, щекочущую лодыжки. Кружилась голова, и казалось, что небо всё ниже и ниже, а я двигалась ему навстречу. Схватила тонкий ствол молодой берёзы и крутанулась вокруг неё, отпустила и, кружась, устремилась вглубь двора.

Прыгнула на качели, оттолкнулась от земли. Всё выше и выше, резко прыгнула вверх и взлетела, приземлилась, едва удержав баланс. Ладони сжались в кулаки, резкое движение вверх, тело выстрелило, как пружина. Раз-два, стукнула невидимую боксёрскую грушу. Хоп! Поймала мяч от пинг-понга и бросила обратно вымышленному партнеру.

Ноги отяжелели, и я медленно согнула ногу в колене, поднимая всё выше и выше, чтобы с силой опустить и раздавить всё, что попадется мне под ногу. Такой удар может проломить в земле огромную дыру в ад. Привет, Аид!

Я великан. Под моими ногами взлетали капли росы с травинок. «Трепещите, маленькие зелёные человечки! Вы мне ничего не сделали, вы ни в чём не виноваты… никто не виноват, кроме меня».

Грудь мою пробила невидимая пуля, потом ещё одна, ещё и ещё. Тело сотрясалось, как от ударов электрическим током, и я упала в мокрую траву, чтобы разбиться на тысячи осколков. Дыхание сбилось, в висках шумело, голова кружилась от послевкусия музыки. Над головой вилась и жужжала муха. Возможно, отец прав, лучше бы я умерла, чем дала умереть ей. Я во всём виновата.

Весной я впервые увидела «крамп-батл». Возле пожарной каланчи собралась огромная толпа, слышалась взрывная электронная музыка, крики. Сначала было непонятно, что происходит. Я думала, драка, и, видимо, не только я. Тётушки возмущённо шептались: «Безобразие! Куда только смотрит полиция?», «Да вон полиция стоит!», «Вон они, окаянные! Стоят, ничего не делают!» Мужики молча смотрели и не вмешивались, удовлетворённо хмыкая. А я стояла заворожённая: казалось, что парни выплёскивали всю свою «тёмную энергию» резкими движениями и сумасшедшими трюками. Это было одновременно и похоже, и не похоже на танец. Трое парней в одинаковых чёрных трико и белых футболках с какими-то надписями крутились на руках, выделывая всякие фигуры ногами. Один из них надел чёрную шапку и закрутился на голове. Я была в полном восторге от их выступления и дома незамедлительно нашла несколько видео этих парней. Мне понравились и другие направления уличных танцев: хип-хоп, поппинг, брейк, локинг. Они были не похожи на те, которые преподавала мама. Ребёнка, то есть меня, ей девать было некуда, поэтому с ранних лет я посещала танцы: сначала народные, потом классическую хореографию, потом увлеклась и контемпом. Танцы были для мамы всей жизнью, и для меня тоже.