Екатерина Козина - Проект «Индиго»

– Так не в этом дело, – прерываясь на глубокие вдохи, отвечает он и опирается на перила. – Новые, старые, не важно. Их разрабатывать надо, тренироваться. А я почти все время дома провожу.

Набравшись храбрости, я нажимаю на дверной звонок, так сильно вдавливая кнопку внутрь, что палец начинает белеть. Дверь открывают почти сразу. На пороге женщина в домашнем голубом костюме.

– Вам кого? – она тушит сигарету в пепельнице, стоящей на комодике и тщательно осматривает нас.

– А Боря ведь здесь живет, да? – старательно улыбаясь, интересуюсь я.

– Борюсик, к тебе пришли! – орет она так громко, что закладывает уши.

– Кто там мам?! И я просил никогда меня так не называть! – доносится мужской крик из другой комнаты.

– Иди сам посмотри! Я их не знаю! – мы переглядываемся с Эдиком и стараемся выдавливать доброжелательные улыбки. С каждым новым криком делать это становится все сложнее.

После еще пары окриков с матерью, Борюсик выходит к нам. Ему где-то около двадцати пяти – тридцати. Уже какой-то обрюзгший, низенький, с недельной щетиной на лице и в растянутых майке и трениках.

– Че вам? – так же, как и его мамаша, он окидывает нас оценивающим взглядом. А затем, словно что-то вспомнив, прищуривается. – Я вас знаю, да?

– Нас прислал Иннокентий, – говорю я тихо. – Он сказал, что вы сможете мне помочь.

Борюсик испуганно смотрит на нас, а затем порывается закрыть дверь, но Эдик подставляет, и дверь бьется о нее. – Я больше с ним не работаю. Говорил же, чтобы оставили меня в покое.

– Мне нужна твоя помощь. Пожалуйста! Я не хочу понять, почему я помню о своем прошлом одно, а мне говорят совершенно другое. Мы такие же, как ты! Правда!

Борюсик еще раз пытается захлопнуть дверь, но Эдик принципиально не убирает ногу.

– Я не буду вам помогать. Иначе они узнают. Они найдут меня и заберут. Или еще хуже – убьют. Я, я обычный. Нормальный. Я не такой, как вы, – жирок на подбородке у Борюсика трясется, глаза кажутся влажными. Он что, расплакаться собрался?

– Слышишь, ты, маменькин сынок? Мы не уйдем отсюда, пока ты не вернешь нормальные воспоминания этой девушке, – Эдик ухитряется схватить за грудки парня и встряхнуть его.

– Я ей ничего не менял! Никогда вообще не видел! Отпустите меня, пожалуйста, – бормочет он. – Иначе я буду кричать!

– У нас есть другая информация.

Борюсик сдается. Он тяжело вздыхает и приглашает нас войти в квартиру.

Его комната напоминает свалку. Кровать, пол и остальные горизонтальные поверхности заставлены грязной посудой и пивными банками. Грязные вещи разбросаны в хаотичном порядке. И душок в комнате стоит соответствующий.

– С матерью живет, а такое ощущение, что один, – Эдик показательно зажимает нос пальцами и ногой скидывает обертки от чипсов с кровати. – Садись, я почистил.

Я присаживаюсь на краешек.

– На меня сегодня столько свалилось! – начинаю я. – Мне сказали, что я до шести лет училась в школе для детей-индиго. А потом меня удочерили. Но я помню, как ездила с родителями на раскопки. Каждый год. У меня были друзья среди детей археологов. А Иннокентий Алексеевич сказала, что мне просто заменили воспоминания. И вы можете с этим помочь.

История получилась какая-то сумбурная, смазанная, но Борис вдруг расплывается в улыбке.

– Маруська? Это ведь ты, да? Я смотрю лицо знакомое, – я только удивленно хлопаю глазами. Он меня знает, а я его нет. – Да, я помню, как менял тебе воспоминания. Было весело. Мы смотрели фильмы о раскопах, я читал тебе книги. Мы хорошо тогда сдружились, хоть тебе было лет шесть, а мне двенадцать. А потом они тебя забрали. Скажи, ты меня не помнишь?

– Меня зовут Клеопатра. Клео, – тихо произношу я. В голове появляется сценка из прошлого. Я и еще какой-то пацан сидим под тентом. Жарко. Родители ушли в пирамиду, сказали, что нашли очередное захоронение, а нам приказали остаться в лагере. Мы играем в игру «Перечисли фараонов». И я побеждаю, вспоминая большее количество, чем этот мальчик. Он старше. Как же его завали? Марко, кажется.... – Марко? Это имя ты придумал для себя?

Борюсик кивает.

– Да. Это от Марко Поло, – парень краснеет. – Ты уверена, что хочешь вернуть те воспоминания о жизни в интернате? Они могут оказаться не такими радостными, как ты думаешь.

Все это напоминает какой-то фантастический сон. Дня не прошло с тех пор, как я столкнулась с людьми, которые обладают сверхспособностями. Мои воспоминания на самом деле не мои. И мама с папой не мои родители.

Мне нужно несколько минут, чтобы решиться. Я долго думаю о том, хочу ли узнать, что было со мной в интернате. В конце концов принимаю единственно верное решение.

– Это моя настоящая жизнь, какой бы она ни была. Верни мне воспоминания.

Парень тяжело вздыхает и подходит ко мне ближе. Он кажется таким грустным. Вот только это мне надо сейчас грустить. Вся моя жизнь была основана на лжи.

– Предупреждаю. Будет больно. И ты словно переживешь все снова. Все воспоминания будут для тебя очень реальными. Ты готова к этому? – Борюсик испытующе смотрит мне в глаза, наверное, хочет, чтобы я испугалась и передумала.

Я сглатываю вязкую от страха слюну и киваю, давая свое согласие. Парень подносит руки к моим вискам и слегка надавливает.

А потом голову пронзает резкая боль, словно в мозг втыкают раскаленные иглы. Перед глазами сначала темнеет, а потом вдруг мир снова наливается красками.

И вот перед моими глазами уже стоит улыбающийся помолодевший Иннокентий.

– Так, Маруся, угадай, что нарисовано на карточке, – он держит передо мной абсолютно чистый листок. Я знаю, что на другой стороне есть рисунок. Незатейливый. Скорее всего, обычная фигура. Треугольник или квадрат.

Мне не хочется думать, это скучно. В эту игру мы играем каждый день. В последнее время я стала хорошо видеть эти рисунки.

Сосредотачиваюсь, стараясь посмотреть сквозь бумагу, и вижу.

– Тли спилальки, выходящие из центла, – щурясь, чтобы лучше их разглядеть, говорю мужчине. Я картавлю, совсем не выговаривая букву «Р», но ничего не могу с этим поделать.

– Это трискелион, – Иннокентий радостно улыбается. – У тебя хорошо получается, Маруська. Так. Теперь, сдвинь вот этот спичечный коробок с места, и закончим.

– Мне сегодня больше не будут делать уколы? – спрашиваю я. Все руки на сгибах у меня в синяках и малюсеньких ранках от игл. – Я не люблю эти стлашные иголки.

– Сколько они сегодня взяли у тебя крови? – Иннокентий недовольно хмурится, аккуратно беря в свои большие ладони мою маленькую руку.

– Две плобилки, – бросает в дрожь от воспоминаний о том, как иголка входила в кожу.

Иннокентий цокает языком и хмурится. Он очень недоволен. Я вижу это по дрожащему воздуху вокруг него.