Юрий Нечипоренко - Смеяться и свистеть

Вот яблоко висит вот облако висит яблоко висит…

Надо как-то выходить из этого круга.

Опять иду по дорожке на кухню и вижу: на́ тебе!

Висит…

Конечно, хочется сорвать.

А тётка смотрит злобно – меня подозревает.

Я от этого взгляда последнее уважение к ней теряю, и хочется яблоко съесть не просто так, а ей назло.

Потому что не люблю, когда люди подозревают… Это низко! И надо обязательно сделать то, в чём подозревают, иначе получается нечестно: подозревают ни за что!

Её дерево я оборву вечером в первую очередь.

Другое дело – соседний двор. У них там настоящий сад: яблони, вишни, шелковица, крыжовник…

Особенно вишни. Они через забор к нам перевешиваются.

Ветки, что на нашей стороне, мы обираем смело: они законно наши. Но и совсем рядом с ними тоже растут лакомые вишни, только за забором. Тут, может быть, мы и неправильно поступаем, но лезем на забор.

Неудобно: он шатается, держишься за него одними ногами, потому что руки очень заняты…

Соседи, которые за забором, заключили однажды с нами договор. Они поставили полведра шелковицы, чтобы только мы в их сад не лазили.

Это я понимаю! Конечно, на такое условие мы согласны. Они показывают, что нас уважают. Не просто так орут из-за забора: «Не лезь-кому-сказал-сейчас-поймаю-штаны-сниму-ноги-повыдёргиваю!» А вежливо говорят: «Понимаем ваши трудности: у вас людей много, а деревьев мало…»

Это тонко и дипломатично – так что я потом в их сад за вишнями совсем не лазил.

Только, конечно, такой договор не навсегда – когда в следующем году созреют вишни и опять будет тяжко на них смотреть, тогда, конечно, надо опять полведра шелковицы…

Весной соседи всем двором причёсывают вербу.

Из земли рогаткой, раскорякой торчит огромный ствол – я обхватить его не мог. Вся кора в мощных извилистых морщинах.

Кора с извилинами – как в мозгу. Когда глупый, говорят: «извилин мало». На дереве было много извилин. Потрогаешь пальцем – они с подплавленными краями, внизу у земли – серые, глубокие, как борозды на поле, а кверху становятся всё мельче. Кора утоньшается – и верхние веточки вовсе нежные, как у рака усики. Ветки свешиваются вниз, и целая копна таких усиков-волос с длинными узкими листьями спускается почти до земли. Так верба сама себя укрывает.

Листья на ней есть совсем мелкие – как пёрышки на школьной ручке. По кромке идут зазубринки, а на внутренней стороне листа – белёсая подкладка из мелких волосков, словно пух цыплячий. Листья похожи ещё на пёрышки птиц. Интересно, если бы верба взмахнула ветками, взлетела бы или нет?

Соседи залазят по стволу наверх, карабкаются по приставным лестницам, сидят на ветках. Стиляга Витька Гордукалов, и толстенькие девки Малышевы, и Печенковых целая семья, Андрусский Петька, похожий на Буратино, и Нищенко, дородная мадам, и друг мой, Толик Гордукалов…

Персональный пенсионер наш, бывший председатель исполкома Боровский, на дерево не лазил. В холщовом сюртуке, заложив руки за спину, стоял поодаль, словно суслик в стойке. Следил, распоряжался.

А остальные – все на дереве: что-то там чистят, копошатся. Им то одно нужно, то другое – меня гоняют: «Подай то, принеси это!»

И я им приношу то ножик, то отвёртку, то метлу, а они там возятся, кричат, не утихают. Вдруг им надо тяпку, тряпку, потом ковш воды… С разных веток раздаются их голоса.

Наверное, это субботник по благоустройству двора, и все из дома вывалили причёсывать деревья.

Там, на вербе, есть такие опасные ку́бла – это сгущения, комки, клубки.

Несколько веточек запутываются, сплетаются, срастаются – и получается кубло́. В нём застревают старые листья, ветки, шелуха – всякий хлам и мусор. Если подобраться к нему по тонкой ветке близко, то заметно, что молодая зелень там особенная: листья не прямые, как пёрышки, а витые, искорёженные, с наростами и жирными, лоснящимися бородавками.

И вот такая гадость собирается в кубло. Его надо осторожно вычесать или вырезать так, чтобы не повредить живые здоровые ветки. Соседи расплетают косы дереву, освобождают зелёные волосы, сбрасывают вниз кубла. А там живут жирные рогатые жуки, козявки с раздвоенными хвостами, зелёные блохи. Может оттуда и змейка выскользнуть, и скорпион: твари скрываются там разные, ядовитые и опасные, готовые укусить.

Но всё на этот раз обошлось благополучно: никого не покусали, никто не упал; дерево причесали – и лезут вниз Витька в брюках дудочкой, насмешник Петька-Буратино, Нищенко в косынке и друг мой Толик Гордукалов.

Побелкой красят низ ствола – и, как отличница в белом переднике, стоит, красуется наша верба!

Как так может быть, чтобы весной соседи забирались на деревья? Или это мне приснилось? Если я и видел это раньше во сне, то вспоминаю сейчас, как будто было наяву. Наверное, со временем мешаются сон с явью: то, что когда-то было на самом деле, вспоминаешь во сне, а наяву вспоминаешь сны. Какой-то получается обмен, переворот… Но погоди, я помню точно, как мы расчёсывали эти кубла. Их видно хорошо ранней весной, когда листва ещё совсем мелкая, – кажется, что дерево полуодето. Дрожит наша верба на ветру в прозрачной рубашонке… Тогда заметно ясно: есть там сгущения, комки.

Весной соседи лезли на дерево и эти кубла вычищали. Расплетали, отрывали, отрезали – и сверху на землю сыпались гнилушки, ветки с бородавками, старые, от зимы оставшиеся листья… Мы всё это сжигали на костре – и погань мерзкая лезла оттуда, корчилась и издыхала!

Раньше соседи собирались вечерами под деревом: лампу на ветку повесят – и сидят в домино играют, «забивают козла». Тут же и дети бегают – и за́ полночь тёплыми вечерами жизнь во дворе продолжается.

Ветви шевелятся, уютно и душевно под этой зелёной копной, сверху звёзды проглядывают…

Соседи в основном мужики крепкие, в силах – начальники. Представьте: НАЧАЛЬНИК ШАХТЫ. Там, в шахте, народу работает – тьма, тысяча человек. Под землёй, где горючие газы, в каждый миг всё взорваться может! А ты распорядись всем хозяйством – и план гони, и перевыполнение давай.

Потом уже странные начальники появились – странники переезжие, как кали́ки перехожие. Вот они развалят всю работу, шахту испортят, до аварии доведут. Их и снимут. А куда девать? Так как они начальники крупные, то по мелочи командовать не могут – вот их и переводят на другую шахту. А они и там всё развалят. Так и переезжают с места на место, пока есть ещё что развалить.

Когда кто-нибудь уезжал из нашего дома, то свой гараж нашему отцу оставлял. Так у нас, хотя и не было машины, завёлся один гараж, потом другой и чуть было третий не появился, но тут уж отец отказался. Всего три гаража было в нашем дворе, серьёзные, каменные. И чтобы они только нам принадлежали! Это уж слишком…