Юрий Нечипоренко - Смеяться и свистеть

Но сокровища не находились, и каждый раз, обессилев от борьбы с пылью, я давал себе зарок больше не верить Петькиным вракам – чтобы после очередного рассказа опять лезть на чердак и искать в пыли «Копи царя Соломона»…

Во дворе у нас был могучий сортир с двумя отдельными комнатками и одной общей залой. Сортир был построен на славу, как древний за́мок. Сложен он был из дикого камня, обмазан цементом и имел даже просторный чердак под двускатной крышей.

Однажды мы обнаружили, что в наглухо заколоченном чердаке этого дворца появилась прореха: одна доска была выкорчевана, а другая не имела гвоздя снизу, так что её легко было отодвинуть в сторону. Это открытие взбудоражило нас с Гришкой (он приезжал к деду на каникулы и становился моим главным другом во дворе). Что там может быть, на этом чердаке? Там кто-то скрывается или что-то спрятано, какой-нибудь клад? И вообще, как устроен этот заколоченный обычно чердак?

Мы решили заглянуть внутрь. Когда глаза привыкли к темноте, то в струйках света, сбегающих от дырочек под шляпками гвоздей, увидели деревянные стружки. В дальнем конце чердака было устроено гнездо – место, где побывал какой-то человек или зверь: стружки там были примяты так, что получалось что-то вроде логова, лежбища. Мы забрались туда и стали рыскать глазами и руками в поисках клада.

В углублении под самым краем крыши Гришка нашёл сигареты «Шипка». На пачке была нарисована четырёхугольная каменная башня.

Пачка была надорвана.

Гришка сказал:

– Попробуем?

Я никогда раньше не курил. Мы вытащили по сигарете, нашли спички и подожгли кончики сигарет. Я вставил сигарету в рот, набрал сквозь неё дыму и с видом заправского курильщика выпустил. Гришка закашлялся. Я продолжил упражнения, выпуская дым уже уголками рта. Гришка глядел на меня и млел от зависти:

– Как у тебя получается? Горло не дерёт?

Конечно, от горького дыма во рту было противно, горло подсыхало и прошибало соплёй. Но всё это была ерунда по сравнению с тем, что я мог так спокойно курить, а у Гришки ничего не получалось. У него даже сигарета потухла, пока он кашлял!

Гришка смотрел на меня, смотрел восхищёнными глазами, а потом вдруг и говорит:

– Да ты не затягиваешься! Курить надо с затяжкой, – начал учить меня Гришка. – Глотать дым внутрь, набирать в лёгкие.

Тут пришёл черёд удивляться мне. Глотать дым? Набирать в лёгкие? Эти слова вызывали недоумение. Чтобы я глотал эту едкую гадость, да ещё набирал её в лёгкие? Про таинственные эти лёгкие я слышал, будто они похожи на дерево с миллионом нежных листиков, которое растёт и дышит внутри нас…

– Нет, – говорю я Гришке, – каждый курит как хочет.

Я решил, что изобрёл новый вид курения, о котором раньше не догадывались. Безвредный, неопасный. Разве может быть, что Гришка курит правильно, а я неправильно? Нет, я курю правильнее!

В этот момент раздались шаги и заскрипела дверь в сортире. Мы перепугались и бросились гасить сигареты. Тот, кто внизу, мог почувствовать запах табачного дыма и обнаружить нас. Но гасить сигареты на чердаке, набитом тонкой стружкой, очень опасно! Тлеющие крупинки табака упали прямо в стружки, те сразу занялись, пустили искры, пришлось быстро давить их, под рукой ничего не было, так мы их ладошками накрывали: от одной искры весь чердак мог вспыхнуть в один миг! В общем, натерпелись мы: руки обожгли и до смерти перепугались. Нам угрожал крупный нагоняй от старших – поди докажи, что мы забрались сюда случайно, что это не наше логово…

Тот, кто внизу, повозился и ушёл. Стало противно: всё-таки мы сидели не во дворце и запах тут не самый лучший, хотя, конечно, не так шибает, как от сигареты.

Мы опять попробовали закурить. Тут меня поджидала неудача: я хватил-таки табачного дыма внутрь, горло запершило, продрало, словно щёткой, ёршиком для мытья бутылок с какойто мерзкой химией, провели по горлу. Ну и дрянь! Слёзы полезли из глаз…

– А-а-а, – протянул Гришка, – вот так надо, с затяжкой!

Ну уж нет, какой это дурак будет себя так изнутри травмировать! Может, и найдутся такие, но это занятие не для меня!

С тех пор я больше не пробовал курить. Гришка же пристрастился к сигаретам. У него даже испортился цвет лица: был раньше розовым, как у поросёнка, а стал свинцовым – небо ненастное.

Я очень хорошо и терпеливо отношусь к курильщикам. Зато они, как только узнают, что я не курю, начинают подозревать меня в страшных грехах. Тогда я им говорю честно, что раньше курил, но бросил. И они успокаиваются. За своего принимают:

– Давно бросил?

– Лет в восемь.

Ромашки тряслись и дёргались – что-то там шебуршилось…

Ёжик!

Мы накрыли его папиной шляпой и притащили домой. Папа был против того, чтобы отрывать ёжика от обжитых мест, но мы уговорили, уломали папу: у нас дома никакой живности нет, а очень хочется, и даже обязательно надо за кем-то ухаживать и заботиться… А если ёжику не понравится у нас, мы его выпустим обратно!

Ёжика поселили в гараже. Гараж достался нам в наследство от соседей: они как-то по весне сложили вещички, погрузились в машину и снялись с места, как перелётные птицы. В этом брошенном машиной, пустом гнезде остались запах мазута, верстак для ремонта и гулкое, свободное пространство. Гараж был огромный, каменный, сложенный из толстых блоков.

Ёжик забился под верстак и не подавал оттуда никаких признаков таинственной ежиной жизни. На первое время я оставил его в покое – пусть обвыкнется! Принёс ему плошку молока и запер гараж.

Однако и на следующий день он не проявлял никакой приязни, не благодарил за молоко, не шёл на контакт. Тогда я взял черенок от лопаты, сунул под верстак и, выгнав ёжика на середину гаража, принялся его изучать.

Для начала бросил в корыто с водой. В воде ёжик распрямился и жалко, по-собачьи поплыл, судорожно болтая маленькими кривыми лапками. Когда я его вытаскивал из корыта, надев на руки старые варежки, он фыркал и сворачивался в оборонительную позу. Там, где нос утыкается в зад, оставалось овальное углубление, по краю которого рос ряд волосков и виднелась кромка мягкого брюха. Лиса, наверное, этого не могла заметить, потому что не могла надеть варежки, и ежу во всех сказках удавалось её одурачить.

Но меня ежу провести не удалось – он был целиком в моей власти. Он лежал упругим серым мячиком, который я мог катать из угла в угол. Правда, при первой же возможности он старался развернуться и убежать под верстак, смешно семеня тонкими кривыми лапками. Он высовывал рыльце с заострённым, как турецкая туфля, носом, увенчанным блестящей чёрной бусинкой, и нёсся что было сил к спасительному верстаку. Но я его настигал всякий раз и опять пытался наладить контакт: совал к блюдцу с молоком, чтобы напомнить, кто его тут кормит, или пробовал развернуть и посмотреть в глаза. Ёжик фыркал недовольно, недружественно и старался свернуться потуже. Временами он пульсировал, каким-то хитрым способом заостряя и выпячивая иголки. В общем, я в нём совершенно разочаровался – видно, этот наш дремучий однопланетянин находился на столь примитивной стадии эволюции, что не мог понять мои исследовательские порывы.