Соня Грин - Исповедь Обреченной

Теперь вопрос дня: что следует делать с ведьмами?

Сжигать, уничтожать, сажать на осиновый кол и потрошить внутренности!

Ну, то есть, конечно, всего этого со мной не было, хотя в избиениях ощущения были примерно идентичны. Но факт остаётся фактом: тётушка покричала-покричала на учеников и ушла довольная, за что меня в школе стали ещё больше ненавидеть.

Я натыкаюсь на мой старенький корявенький рисунок, где изображена тётушка. И слезинка сама по себе выкатывается. Вот незадача. Закатись обратно, неважно как , закатись.

Взгляд непроизвольно перемещается на её старенький «судоку», где половина не разгадана. Дрожащими руками я открываю первую страничку… в глаза бросаются два почерка: стройный и корявый.

На самом деле, это не я коряво писала. Это тётушка всегда торопилась, ведь в далекой молодости она работала фельдшером. Вот и вырисовывала всякие винзюли в справках, которые пациенты не могли часами прочесть.

Так, между прочим, появилась система «двойного заработка», где пациентам приходилось обращаться второй раз для того, чтобы им элементарно расшифровали то, что написано в справке. А тётушка просто злой гений, оказывается!

Я еще раз обозреваю свой «труд»: разбросанные книги на полу, выдвинутые всевозможные ящички и лежащие везде где можно безделушки. А потом, со вздохом, начинаю всё складывать на места, находя всё новые и новые вещички.

И даже потом, когда всё разложено по местам, кровать заправлена, к фотографии тётушки прилеплена чёрная лента, а я уже выхожу из комнаты, слёзы всё равно текут по бледным щекам, не желая прекращаться.

8 февраля

15:08

На самом деле, я понятия не имею, какого черта потребовалось моему организму встать в пять утра.

Я не спеша разогрела себе вчерашнюю пиццу, твердо игнорируя запреты врачей на что-нибудь солененькое, жирненькое и сладенькое. Короче – все самое вкусненькое. Потом поставила чайник. Я прибыла обратно только несколько дней назад после месячной игры в гляделки с белыми стенами больницы, а ощущение было, что я не была в доме около века.

Потом, устав смотреть на одинокого паука, мирно качающегося на паутине в углу раковины, решила составить ему компанию и с помощью швабры выселила в окно.

Наверное, у меня уже начались глюки, но я услышала чьи-то отчетливые пожелания скорейшей смерти.

Дальше я навела порядок в доме и на ключ заперла дверь в тетушкину комнату… Но не сдержалась. Зашла в залитое сиреневым светом помещение и уселась на кровать, щипая себя за переносицу.

А ведь дом-то принадлежал ей. Да-да, моей любимой тетушке – все два этажа, машина и бассейн на заднем дворе. Только вот в бассейне сейчас не покупаешься, а для машины у меня водительских прав нету – сплошная несправедливость. И как она тут наводила уборку весь месяц?

Ей было пятьдесят с небольшим, хотя выглядела она на все сорок. Смешная, худенькая, миниатюрная – метр пятьдесят, не больше, с копной рыжих волос, которые почти все осыпались после второй красной химии. Я помню этот день – она пришла с больницы и я кинулась обнимать ее, а когда наконец отлепилась, обнаружила в своих руках две густые пряди вьющихся волос. Наверное, тогда рожа моего лица вытянулась в такой жирный знак вопроса, что тетушка невольно расхохоталась, и мне стало легче.

– Волосы – не зубы, вырастут после лечения, – лукаво улыбнулась она. – То-то еще будет.

А потом я брила ее голову под ноль и смотрела, как все больше и больше кудрявых рыжих волос осыпается на подстеленную внизу клеенку с цветочками.

Почему-то тогда я считала, что сразу после окончания лечения ядом она снова обретет пушистую рыжую шапку, и все у нас будет хорошо, и проживет она как минимум еще двадцать лет.

За все те три года мучений, которые она прожила, волосы у нее так и не выросли.

14 февраля

16:24

На дворе – день всех влюбленных.

Значит, это и мой день тоже – надо только определиться, в кого я влюблена.

Ну, в свои меховые тапочки, которые я приобрела на блошином рынке всего-то за пятьдесят рублей. Или, например, в картину, на которой изображен рыжий кот с большими грустными глазами.

После приема каждодневных таблеток у меня начинается жуткая «побочка»: начинает мутить, сердце – кажется – вот-вот вырвется наружу, пробив мягкую, бледную кожу, лицо становится мертвенно-белым настолько, что все мое лицо почти полностью оказывается в веснушках, когда их у меня только на носу и под глазами. Да и руки будь здоров трясутся: врагу не пожелаешь!

Так что поэтому меня никто «не выбрал», лишь потому, что из-за приема таблеток я становлюсь похожа на ходячий труп. А таблетки, между прочим, мне нужно принимать в университете строго с десяти до одиннадцати – целый час мучений и состояния пофигизма. Хорошо, что пока что у меня освобождение на целых полгода.

После того, как я более-менее прибралась в доме, закинула в себя очередную порцию разноцветных таблеточек и переждала жуткие побочные, я села в кресло и позволила себе отдохнуть, просматривая ленту соц-сетей.

Ничего нового. Какие-то посты про «любимого зайку» и «мой милый мне подарил…», фотографии целующихся пар. Бе. Противно.

Я положила телефон на тумбочку, уставившись на камин.

А правда, что, если бы у меня был парень? Носил бы цветы? Дарил подарки? Может быть, даже целовал? Как пафосно. Как представлю себе, что у меня во рту болтается чей-то язык – пробивают рвотные позывы.

В нашем классе была девочка, у которой грудь начала расти в десять лет, и к двенадцати годам она составляла пару некрупных арбузов. Да и задница у нее была вполне себе, в то время, как мы ходили «палочками». Эта девочка к своим пятнадцати успела потаскать не один десяток парней, не один раз лишиться девственности и, соответственно, не один раз пожалеть об этом.

(Стучу пальцами по столу – а что, так можно – лишаться девственности несколько раз? Что я сейчас вообще написала?)

Единственное, для чего мне бы был нужен парень – для покупки лекарств, потому что это все, что меня еще держит на этом свете одной рукой. Если на пиццу еще можно было закрыть глаза, то от ежедневного приема таблеток до конца своей жизни, если снова не захочешь проторчать месяц-два в реанимации, ты уже, к сожалению, никуда не денешься.

Кир, он, понятное дело, все делает, чтобы я еще повисела здесь какое-то время. Наши семьи дружили еще со школы, и поэтому, когда мы с Киром родились, их стаж уже составлял около пятнадцати с лишним лет. Они все переживали вместе… Родители Кира – владельцы какой-то там супер-пупер наворочанной компании, поэтому денег у них хоть ковшом грести можно. Именно они помогали оплачивать мне мои операции.

Потому что я страшный сердечник, который до кончиков рыжих волос зависит от этих чертовых операций, чтобы хоть как-то продлить мне жизнь.