Уле Маттсон - Бриг «Три лилии»

Миккель и Боббе побрели домой. У Миккеля было такое чувство, точно он проглотил камень — здоровенный булыжник, вроде тех, что летели с Бранте Клева, когда взрывали тур. И камень этот очутился там, где у людей сердце.

Нашелся, однако, человек, который не стеснялся потревожить больную. Его звали Малькольм Синтор. На пятый день после похорон он явился верхом на своей Черной Розе — «дела улаживать».

Синтор председательствовал в муниципалитете. Муниципалитет назначил нового учителя, а посторонним жить в школьном здании не полагалось.

— Господи, куда же денется наша крошка, наша ТуаТуа?! воскликнула тетушка Гедда.

— Ничего, пусть едет с теткой в Данию, — ответил Синтор. — Через три недели чтобы квартира была свободна. Сироты только обуза для муниципалитета. Ни к чему нам это.

С этими словами Синтор уехал.

Не плачь, Туа-Туа, и не упрашивай!

Хоть и добрые глаза у суровой на вид тетушки Гедды, но вот беда: глаза эти смотрели в какие-то необычные очки, в которых все люди казались маленькими детьми. Особенно Туа-Туа.

— Ешь капусту да не мели попусту! — сказала тетушка Гедда. — Что ты будешь делать тут одна?

Ну как объяснить такой тетушке, что очень важные обстоятельства никак не позволяют тебе уезжать из Льюнги?

За неделю до отъезда Туа-Туа поднялась с постели. День выдался ветреный, а Миккель уже полчаса стоял у сарая и свистел. Ежедневно с трех до пяти тетушка Гедда ложилась вздремнуть после обеда, и Туа-Туа выскользнула незамеченная.

— Ой, Миккель!.. — шептала она дрожащим голосом. — Я… я так тебя ждала. Про Белую Чайку что слышно?

Миккель покачал головой.

— А Боббе?

— Если через шесть дней он не будет убит и закопан, то Синтор пойдет со своими враками в суд. А в суде его дело верное. Как я тогда говорил, так и сделаю, Туа-Туа. — Он взял ее за руку. — Конечно, тебе еще хуже… Я почти все время о тебе думаю.

Туа-Туа зажмурилась, пытаясь стряхнуть слезы.

— Через шесть дней, Миккель, и меня тоже здесь не будет. — Она рассказала о новом учителе и переезде в Данию. Билет заказан, в субботу уплывем.

Миккель помолчал, не выпуская руки Туа-Туа.

— В ночь на субботу мы с Боббе уйдем из дому, — сказал он. — Попробую на какой-нибудь пароход наняться.

— Миккель… вот бы мне с тобой!

Миккель пожевал щепочку.

— На американской линии девочек не берут… Разве что в камбуз?

— Ой, Миккель, вот было бы хорошо! Я буду тебя во всем слушаться. Возьми меня с собой, Миккель, милый! У меня теперь, кроме тебя, никого нет… Обещай, что возьмешь!

Миккель посмотрел на худое тельце Туа-Туа. Зеленые глаза стали еще больше с последнего раза.

— Уходить надо ночью, — сказал Миккель. — Ты сможешь?

— Наружная дверь будет заперта, но я вылезу в окно в маленьком классе.

— И еды собери на дорогу, — предупредил Миккель. — Я уже две недели собираю. Кусок в рот, кусок в карман. Все, что не портится. А храню в каменоломне.

Туа-Туа прикусила губу от волнения.

— Я все-все соберу, только возьми меня! Знаешь, Миккель, у нас все получится!

Она подняла руку и погладила его волосы. Миккель покраснел до самых пяток.

— Конечно, надо только вместе держаться! — ответил он охрипшим голосом. — Вместе!..

«Король Франке» — так назывался пароход, который причаливал к пристани Синтора по средам, пятницам и субботам. В эти дни на пристани поднимали вымпел.

Кому надо было в Льюнгу, те чаще всего садились на «Короля Фракке».

В понедельник вечером богатей Синтор явился верхом к школе и велел поторапливаться со сборами. Получено письмо: новый учитель прибудет на «Франке» уже в среду. Так что отправляйтесь в Данию поживее!

Туа-Туа чуть не закричала от отчаяния. Как предупредить Миккеля?

Мандюс Утот подкатил с подводой и отвез на пристань два огромных багажных ящика. Самый большой заключал в себе учителев орган. Тот самый, на котором учитель летними вечерами играл «Ютландскую розу».

Тетушка Гедда укладывала вещи и без конца пила бузинный чай, чтобы не заболеть насморком от всей этой пыли. И не сводила глаз с «дорогой крошки».

— Миккеля Миккельсона увидишь на пристани, — говорила она. — А по горам носиться, только гланды распухнут. Пуще огня остерегайся насморка и распухших гланд!

Настал последний вечер. Небо было сумрачное, ветер бушевал вовсю. Тетушка Гедда чувствовала, как «простуда во все суставчики забирается». Не было и восьми, когда она легла спать, обмотав шею кроличьей шкуркой. Ключ от двери тетушка положила в изголовье.

Туа-Туа лежала и плакала. Наволочка намокла, пришлось переворачивать подушку. Часы пробили девять, потом половину десятого. Тихо, как мышка, она встала с кровати и оделась. Много еды скопить не удалось: кусочек ветчины, копченая селедка да два ломтя сухого хлеба. Все это Туа-Туа завернула в платок вместе с огарком свечи, медальоном — в нем была карточка мамы — и пожелтевшим портретом учителя Эсберга. После этого она опять всплакнула и пошла на цыпочках вниз по лестнице.

Туа-Туа шла в чулках, а башмаки держала в руке. Правда, ветер так сильно завывал и шумел в деревьях, что ее все равно бы никто не услышал.

Наружная дверь была заперта, пришлось идти через класс. В одном углу на стене виднелось серое пятно: здесь стоял папин орган. Туа-Туа высморкалась, вытерла глаза, открыла окно и прыгнула с подоконника на землю.

Только у одного Синтора горел свет, в остальных домах спали. Ветер трепал кусты сирени. Туа-Туа подумала, сколько ей идти в темноте до постоялого двора, и похолодела.

— Хоть бы Миккель не рассердился и не стал меня ругать, — прошептала она, натянула башмаки и двинулась в путь.

Дома скоро исчезли позади, внезапно вынырнули из мрака голые сосны на Синторовой пустоши, точно заколдованные великаны. Как плохо без папы!.. Возле первого загончика Туа-Туа остановилась и пожевала копченой селедки.

— Ой… что это?

Селедка застряла в горле. Из самого большого загона появилась фигура. Сперва Туа-Туа показалось, что у фигуры на шее огромный воротник, но потом она разглядела брыкающиеся ноги: овца!

Из-за мрака Туа-Туа видела только силуэты, но и этого было достаточно, чтобы приметить шляпу с перьями на голове у незнакомца.

Туа-Туа взвизгнула, уронила селедку и помчалась мимо «шляпы» вниз по Бранте Клеву. Послышалось хриплое блеяние, потом стук камней: незнакомец выпустил перепуганную насмерть овцу и тоже побежал.

«Хоть… хоть… хоть бы скорей каменоломня», — стучало в груди у Туа-Туа. В каменоломне были тайники, о которых знали только они с Миккелем. Она не сомневалась, что «шляпа» несется за ней по пятам с ножом в руках. «Если догонит, тут и прикончит!» И ей чудилось, что мимо нее летят огромные камни.