Шамиль Ракипов - Откуда ты, Жан?

Яков выпил и вторую стопку.

— А где же твоя винтовка? — спросил Кабушкин.

— Зачем она? С меня и пистолета хватит. Я же теперь штабист…

Была подана команда не расходиться. Яшка, чьё настроение поднялось после того, как промочил он горло, начал вспоминать прошедшие дни.

— Были, были молодые годы, как говорил Харис, гороха полные карманы… А ведь я, Ваня, Светлану всё равно засватал. Она стала такой легкомысленной. Выпивать научилась. А раз девушка пьёт, она уже не может быть себе хозяйкой…

— Ты пьян, Яков.

— Ты сам виноват, замучил девушку. Света мне всё рассказала…

— А ты не изменился.

— На что намекаешь?

— Хватит! Не то… — Кабушкин поднялся.

— Всё, всё… — тут же вскочил на ноги Яшка и, раскланявшись, побежал догонять своих.

После изнурительных переходов по лесам и оврагам наконец-то заняли оборону восточнее города Сураж в Брянской области. Мост через реку взорвали. Немецкие войска приблизились к берегу. Затем, не останавливаясь, вошли в воду. Полковник Зашибалов приказал батареям открыть огонь. Снаряды потопили несколько машин и понтонов, спущенных для переправы. Бросившиеся в речку гитлеровцы попали под огонь пулемётов. Наступление было приостановлено. Противник ещё два раза бросался к переправе, однако ни один солдат не ступил ногой на эту сторону. Тогда разъярённые фашисты начали стрелять из артиллерии по нашим огневым точкам.

Сорок самолётов сбросили на берег бомбы. Но дивизия не дрогнула.

Когда полковник Зашибалов подходил к наблюдательному пункту полка, рядом разорвался вражеский снаряд. Взрывной волной его отбросило в сторону. Тяжело контуженный командир полка был доставлен в госпиталь.

Пришла нерадостная весть о том, что генерал-майор Михайлин погиб, генерал-лейтенант Карбышев, будучи в тяжёлом состоянии, попал в плен.

Враг упорно стремился к переправе. Но все атаки его были отбиты. От беспрерывной стрельбы стволы винтовок и пулемётов перегревались, обжигали руки.

А ночью был объявлен приказ об отходе на другие позиции. К утру заняли высоту вдалеке от города. Вырыли окопы, расставили огневые точки. Боеприпасов и снаряжения — достаточно. Патронов и гранат не жалели. Когда гитлеровцы, подобно мошкаре, лезли на высоту с трёх сторон и подымались в атаку, завязывался рукопашный бой.

Склоны были усеяны трупами. Особенно внизу, где лежали сотни убитых немцев. Видя, что высоту не взять, немцы два часа её долбили снарядами. Казалось, земля сошла с места. Едкий дым, перемешанный с пылью, закрыл яркое солнце. На месте окопов остались только ямы. Блиндажи, пулемётные гнёзда взлетели на воздух. А бойцы выдержали, устояли…

— Я Андрея встретил, — сказал Вафин. — Потом он, бедняга, погиб. За Белостоком. От бомбы.

— Жаль, хоть и был он всегда высокомерным. Помнишь, как мы выбирали командира? — Кабушкии усмехнулся, потом вдруг забеспокоился — У Белостока, говоришь? Но там шли грузовики нашей дивизии…

— Хорошо, если вырвались. По дороге я видел много искалеченных машин. Которая совсем опрокинулась, которая дымит. Не разбирал, гад, куда бросал бомбы. Женщины ли, дети — ему всё равно…

— Там была моя Тамара… Сядем-ка, Гумер… Расскажи, какие были машины?

— Разные. Всех марок. Но больше грузовых. Только ты не беспокойся: Тамара может пересесть и в другую машину… Сам-то как попал в партизаны? — поинтересовался Вафин.

— Это история длинная, — ответил Кабушкин, но, успокоившись, подробно рассказал, что ему пришлось пережить.

…Отступая с полком, его взвод расположился на какой-то безымянной высоте. Фашисты забросали её минами, затем поднялись в атаку.

Совсем оглохший, Иван перетащил два уцелевших пулемёта в сторону. Один из них оказался неисправным. Тогда, взяв коробку с патронами, он перелёг ко второму. Ждать пришлось недолго. Немцы снова поднялись в атаку. Стиснув зубы, Кабушкин поливал их длинными очередями. Эх, если бы хватило патронов… Но кто-то внезапно запрокинул ему голову назад и схватил за горло. Потом навалились ещё двое. Съёжившись кошкой, он кого-то пнул в живот, кому-то разорвал рубашку, успел ударить головой снизу в подбородок, но тут вдруг его стукнули по голове чем-то тяжёлым…

Выволокли Кабушкина к дороге, бросили, махнув рукой: всё равно, мол, кончился. Он открыл заплывшие глаза: у ног шагают пленные. Одежда у многих порвана, свисает клочьями. Головы мокрые — у одних от пота, у других — от крови, опущены…

— Вставай, браток, вставай, — шепнул один из пленных. — Сам не встанешь, выведут в расход.

Он еле поднялся. Но ему не дали упасть — повели, подхватив под руки. Гнали всех к Минску. Ни пить, ни есть в дороге не давали. Говорят, без еды человек может вытерпеть недели две. А без воды? Где-то звенит ручей. Перекатываясь, булькает вода… Эх, воды бы глоток. Один глоток…

Фашисты, оказывается, уже взяли Минск. Узнав об этом, конвоиры на радостях напоили всех водой, разрешили умыться.

Высокий худощавый немец, коверкая русские слова, сообщил, что немецкое командование отпустит белорусов на свободу. Фюрер так сказал. Будет новый порядок. Возвращайтесь домой и помогайте Германии.

Сначала Кабушкин этому не поверил. Жди, отпустят. Но вскоре очкастый офицер, прибывший в легковой машине, повторил эти же слова. Конечно, такое великодушие придумано не зря. Заигрывают немцы: не воюйте, мол, а работайте на Великую Германию. Но почему бы не попытать ему счастья? Говорят, чем лежать, лучше выстрелить. Умереть всегда успеешь.

Кабушкин стал искать в колонне белорусов. Как и в детстве, один план рождался за другим. Только надо найти подходящих людей. Иван ещё ни разу не был в Минске. Если спросят немцы, откуда он родом и где его семья, должен быть готов ответ. Нет, нельзя говорить им, что родом он из Минска. С человеком, не знающим даже, где находятся правительственные здания, и разговаривать не будут.

Какой же он, Минск, похож ли на Казань? Есть ли тут свои слободы?

Среди пленных вскоре нашёл он белорусов, живших до войны в окрестностях Минска. Выбрав одного из них — Иванова, доверил ему свою тайну.

— Посмотрим, — неопределённо сказал тот, пожав плечами.

Город был разрушен. Всюду сплошные развалины. Оборванные, голодные жители с котомками за плечами, поняв, что пути к отступлению отрезаны, возвращались домой. Но вместо своих домов находили груды щебня…

Пленных загнали в лагерь, обнесённый колючей проволокой, у парка Челюскинцев. Совсем как обречённую скотину, доставленную в город на убой…

Немцы ещё раз объявили по радио, что готовы отпустить минчан по домам. К лагерю начали стекаться местные жители, надеясь найти среди пленных своих родственников. Появилась и жена Иванова — худая, измученная. Горько поплакали, обнявшись у колючей проволоки, затем посмотрели друг на друга печальными глазами,