Шамиль Ракипов - Откуда ты, Жан?

Перечитав написанное, Кабушкин добавил:

«Обо всём этом знаю сам, не по чьим-то рассказам, всё видел своими глазами, слышал своими ушами — не могу быть спокойным к таким страданиям, и до тех пор, пока глаза видят, уши слышат, буду бороться до последней капли крови.

Обнимаю Тамару.

Передавайте мне привет по радио на имя Жана. Тут меня знают…»

Вчетверо сложив письмо, запечатал его. На конверте чётким почерком написал адрес: «Город Казань, ТАССР, Татвоенкомат, улица Свердлова, дом 52, Петровым». [3] Кабушкин оставил это письмо в штабе отряда. Его по каким-то причинам не послали на Большую землю. Оно попало в штабные бумаги, затем было сдано в архив. Обнаружили его только через девятнадцать лет.

Молодой партизан, провожавший Кабушкина и его спутника Саранина, сняв с плеча мешок, перевязанный верёвкой, осторожно положил его на сухую корягу. Должно быть, он уже догадался, что в мешке не харчи — верёвки сильно врезались в плечи. Освободившись теперь от груза, партизан облегчённо вздохнул. К утру он вернётся в лагерь к своим друзьям. А Кабушкин и Саранин должны ещё долгие часы шагать по лесным тропам, протоптанным копытами диких зверей. Снег тает, дорога раскисла. Сквозь деревья едва пробивает свет луны…

Молодой партизан смахнул большим пальцем капельку пота с виска, потом, кивнув на запад, сказал сочувственно:

— Тяжела, братья, взятая вами ноша…

Он, видимо, намекал не столько на тяжёлый груз и дорогу, сколько на те опасности, которые подстерегают их в городе.

Недавно фашисты согнали всех евреев города в один квартал, оцепив его колючей проволокой, и назвали: гетто. Врываясь туда время от времени, они устраивали погромы, убивали ни в чём не повинных людей. По заданию Минского подпольного комитета Кабушкин, пробравшись в гетто, вооружил большую группу людей и ночью тайными тропами привёл их в партизанский отряд. Сейчас «попутно» они с Сараниным несли для надёжных людей в гетто партизанский подарок — термитные мины.

— Сказано: терпи, казак, атаманом будешь… — произнёс как ни в чём не бывало Кабушкин. — Вам тоже придётся в лесу отведать разного.

— Нам что, мы вместе. У нас вон Советская власть… Ну, будьте здоровы. Чистой вам дороги.

— Спасибо, друг…

Они остались вдвоём. Докурили свои самокрутки, окурки не бросали — размяв их пальцами, пустили по ветру.

— Пошли, — поднялся Кабушкин и быстро надел верёвки заплечного мешка. Возле города он передаст его Саранину.

У леса нет конца-края. Всё те же старые дубы да высокие сосны, гордо вскинувшие свои верхушки в тёмное небо. Где-то вскрикнула птица, потревожив притихший лес. Снова наступила густая тишина ночи. Воздух влажен и чист…

Кабушкин идёт впереди. Снег такой мягкий, что при каждом шаге нога проваливается. Поздняя ночь. Тамара уже спит, наверное… Подойти бы к её кровати, погладить волосы, дотронуться губами до белой шеи. Так он делал, когда, проверив ночью посты, возвращался домой. Проснётся Тамара и, не открывая глаз, потянется к нему рукой: «Устал?»…

Да, устал Жан, очень устал. Если бы лёг сейчас, не подумал бы, что снег такой мокрый, уснул бы сразу…

— Товарищ лейтенант, разрешите, пройду.

Саранин вышел вперёд и зашагал, делая на пять-шесть нормальных шагов один длинный. Кабушкин улыбнулся: товарищ был озабочен, чтобы он не заснул на ходу. Верный способ отогнать сон в походе. Однообразные движения утомляют… «Подожди-ка, — присмотрелся он к Саранину, — кто же точно так шагал, переваливаясь по-медвежьи? Такие же длинные руки, широкая спина…»

Саранин оглянулся.

— Не спишь? — спросил он, улыбаясь.

В темноте блеснули его зубы.

«Харис! — неожиданно вспомнил Кабушкин. — Харис Бикбаев! Был он таким же. И точно так улыбался»… Но где он теперь? Воюет, конечно. Если не прошло увлечение машинами, наверняка, сменил контроллер трамвая на руль. И чувствует сердце: проведёт свою машину в Берлин через Белоруссию. Будет косить гадов огнём и давить гусеницами танка. Недалёк тот день, когда и в Минск ворвётся. Красная Армия уже наступает. Да и они здесь, в тылу, не дают покоя немцам. На железных дорогах летят под откос поезда, горят склады. Кабушкин и то уже сколько головорезов отправил на тот свет…

Не доходя до города километра четыре, они расстались. Жан пошёл одному ему известной тропой к знакомым. Там переоделся и в новом костюме продолжил свой путь, пока глухими переулками не добрался до городской площади. Напротив дома правительства находилась аптека — там работал свой человек. В очках, озябшими руками он перебирал какие-то бумаги. Когда вышел последний покупатель, аптекарь, озираясь, кивком головы указал на дверь и пропустил Кабушкина в свой кабинет.

Жан коротко рассказал о новостях, о нуждах отряда, передал решение Минского подпольного горкома — создать партизанский лазарет.

— Прежде всего нужны медикаменты. И как можно больше, — закончил он.

Аптекарь вытащил из-под стола вещмешок.

— Вот и весь мой запас.

— Так мало? Одним поленом землянку не обогреешь. А бинты? А вата?

— Забрали, — сказал аптекарь.

Он кивком головы указал в окно. Там внутри двора у склада солдаты грузили машину тюками, ящиками.

— Куда повезут? — спросил Кабушкин.

Аптекарь пожал плечами.

— Не знаю… Машина приехала из Борисово, так что возвращаться будет по шоссе. Немцы, конечно, задержатся в маленьком ресторане у заброшенной церкви. Там хромая бабка Глафира готовит самогон для господ офицеров — с какими-то пахучими травами, с перцем…

— Какая бабка? Откуда она взялась?

— Появилась перед войной. Собирает подаяния — хочет восстановить церковь какой-то святой Варвары. Привезла даже утварь — говорит, издалека.

Но Жана интересовала уже не бабка с её церковной утварью — он думал о том, как добыть медикаменты раненым партизанам.

— Спасибо, Я пойду к своим, посоветуюсь…

В городе на тротуарах и дорогах снег начинал оттаивать. Его мохнатые шапки на развалинах домов сверкали под солнцем особенно ярко. Временами со звоном падали острые, как старинные копья, сосульки. С разбитых карнизов и оконных наличников стучали в землю дружные капли — будто горючими слезами плакали хмурые трущобы…

Весна. Какой она будет и что принесёт непокорённым людям Белоруссии? Фашисты в городе пока чувствуют себя как дома. Вон идут по улице двое, вдребезги пьяные, горланят песню, будто на именинах были. Хорошая добыча! В карманах у них наверняка есть увольнительные, образцы подписей которых так нужны партизанам… Но из-за угла вышли трое с автоматами. «Патруль!» — насторожился Жан, и по телу его пробежали мурашки. Свернуть в сторону? Правда, бояться нечего, документы у Кабушкина были в порядке, а всё-таки… Внешность его тоже не вызывала сомнений — был он одет как заправский парикмахер — демисезонное пальто, чёрная шляпа, в руке маленькая сумочка о пульверизатором и дорогими духами.