Шамиль Ракипов - Откуда ты, Жан?

Жан, прикуривая, задержался у фонарного столба и, чтобы привлечь внимание, начал чиркать по коробку обратным концом спички. Вот их взгляды встретились. Василий, кивнув головой, следил за немцами искоса. Гестаповцы насторожились. Они шли позади Соколова и, заметив его кивок, лихорадочно искали в толпе того, кто приветствовал заключённого. Кабушкин продолжал чиркать спичкой и, занятый своим делом, пристально смотрел из-под козырька фуражки на Василия: «Ну, кто же, кто предатель?»

Соколов склонил голову. Должно быть, он понял. Обвязанным пальцем дотронулся до единственной белой пуговицы на рубашке, затем, тяжело вздохнув, посмотрел на белые волнистые облака в небе.

Закурив папиросу, Кабушкин пошёл своей дорогой. Что бы это значило? Зачем Соколов показал на пуговицу? Круглая? Всё, дескать, провалено, закругляй побыстрее дела и уматывай к партизанам. Однако Вася не трусливого десятка. Так не скажет. Если прочитал письмо, переданное через надзирателя, он обязан был сообщить фамилию предателя. Пуговица — круглая. Может, Круглов? Только среди подпольщиков нет человека с такой фамилией… Пуговицу пришивают к рубахе ниткой… Ниткин? Ниточкин? И такого не знает Кабушкин. Пуговица белая… И белые облака, на которые посмотрел Василий… А! Белов! Действительно, есть один с такой фамилией среди руководителей военного совета, при подпольном комитете. Кабушкин хорошо его запомнил. Этот чиновник превратил военный совет в канцелярию: посылал в партизанские отряды письменные приказания, требовал от них донесений, рапортов, составлял списки, вызывал на совещания командиров и заместителей. Словно в регулярной армии… Один из руководителей подпольного комитета Исай Казинец и Кабушкин как-то высказали своё несогласие с подобной деятельностью военного совета, заявив, что такая переписка под носом у врага рано или поздно приведёт к провалу. Однако военный совет не придавал этому значения. И вот результат.

Иван поспешил к товарищам. Выслушав его внимательно, подпольщики решили:

— Как бы не обвинить человека напрасно? Проверить надо всесторонне, без шума.

На другой день гестапо использовало Белова для приманки: едва он поднял руку, приветствуя встретившихся на улице подпольщиков, гестаповцы в штатском арестовали его. А спустя несколько дней стало известно, что Белов бежал из гестапо в один из партизанских отрядов. Кабушкину поручили следовать за ним. Но куда? Целый день ходил он по городу, расспрашивал знакомых. Наконец, выяснил: предатель отправился в Карпухинские леса.

Вскоре он был обезврежен. Командир отряда Воронянский поблагодарил Кабушкина за своевременную помощь. Но в городе снова появился какой-то провокатор. Ничипорович вызвал Жана:

— Знаю, что ты устал, — сказал командир отряда, — но выхода другого нет. Подменить тебя некем. Надо идти. Это моя просьба к тебе. Не приказ. Приказывать я могу сейчас другому…

И Кабушкин со своим неизменным спутником Сараниным снова целую ночь в пути. Немного подморозило — снег под ногами уже не проваливается. Разведчики решили воспользоваться этим и, несмотря на усталость, шли без отдыха. За плечами тяжёлый груз. Его нужно доставить в город и на этот раз тоже «попутно». На второй день они так обессилели, что боялись присесть — иначе заснёшь и не встанешь. Прислонившись к сосне, подзаправились тем, что было в сумке у Саранина и, преодолевая нестерпимую боль в ногах, зашагали дальше.

В город вошли по тайной тропе у Комаровки, когда стемнело. На условленной квартире их уже ждали. У разведчиков не было сил даже раздеться — оба свалились и тут же заснули, как убитые. Мешки со взрывчаткой были переправлены подпольщикам. Она пришлась кстати: на железной дороге на следующий же вечер был пущен под откос вражеский эшелон с горючим и снарядами.

Фашисты бесновались. В городе число их сыщиков и агентов за несколько дней увеличилось вдвое. Пароли, пропуска то и дело менялись, участились облавы. На улицах ходить стало опасно. Патрули задерживали каждого подозрительного.

Кабушкин сменил одежду, побрился и велел Саранину ждать его дома, сам ушёл к связному. Задание не давало ему покоя. У верных людей узнал новый адрес Володи Омельянюка. Этот толковый непоседливый паренёк был одним из верных помощников Кабушкина. Он заметно повзрослел, даже усы появились. И одет как жених: белая рубашка заправлена в хорошо выглаженные брюки, на шее шёлковый галстук.

— А-а-а, привет! — воскликнул Омельянюк, встречая друга. — Тут я о тебе узнал столько лихого…

— Не понимаю, — с недоумением посмотрел на него Жан.

— Александр, Жан, Базаров-Назаров, Бабушкин… Говорят, под этими кличками ты значишься в деле, заведённом в гестапо. За твою голову назначили приличную сумму. Раз так, вполне можешь держать себя с важностью. Ты заслужил, Жан.

Кабушкин улыбнулся.

— Знаешь, Володя, я бы один ничего не смог сделать. Но мы действительно не мелочились, работали крупно: если взрывали, то целый эшелон, если охотились, то по меньшей мере на унтер-офицеров. Наверное, уже слышал про войну за деревней Клинок?

— Слышал, Жан, слышал, — ответил Омельянюк, предлагая гостю стул. — Садись. Но, как говорится, угощение взаимное: горком порадовал. Вчера их люди, которых прислали нам на подмогу, не подкачали, дрались не хуже, чем у той деревни.

— Спасибо им, — сказал Кабушкин и, помолчав, добавил:

— Вот видишь, когда приходит час, люди умеют за себя постоять…

— Конечно. Но всё-таки я завидую тебе, Жан. Хороши у тебя дела.

— Почему так говоришь?

— Возвращаешься и надеваешь на гестаповцев огненные рубашки, уходишь и устраиваешь эсэсовцам баню…

— Поэтому и числюсь партизаном… У своих. У немцев же, как сам говоришь: Назаров-Базаров, Бабушкин…

Володя рассмеялся.

— Скажи лучше, какие новости привёз?

— Рассказывать некогда… Да и нет пока особых новостей, какие есть — знаешь и без меня.

Под окнами прошёл фашистский патруль с автоматом наизготовку. Пронзительно ревя, пронеслась крытая машина — «чёрный ворон». Следом за ней проехали, тарахтя, мотоциклы.

— Докладывай ты, какие успехи, — попросил Кабушкин. — Засиживаться, видишь сам, некогда.

— Печатание листовок на мази, — сказал Володя. — Шрифты уже готовы, осталось только найти место поспокойнее да кое-какую мелочь. В два-три дня всё будет готово. Но держит нас этот провокатор Давыдов. За него, наверное, ты сам возьмёшься. Как руководитель оперативной группы…

— Хорошо, Володя, — поднялся Кабушкин. — Ты правильно определил: Давыдова я возьму на себя…

Жан осторожно и долго собирал сведения о провокаторе. Давыдов представлялся кадровым командиром, полковником. Дескать, когда его дивизия отступала, был тяжело ранен и оказался в плену. Но, верный военной присяге, не сказал ни единого слова. Из лагеря спасся чудом. Конечно, помогали советские люди. А теперь, мол, по заданию городского комитета, он собирает партизанский отряд.