Шамиль Ракипов - Прекрасны ли зори?..

Я передал дяде Родиону всё, о чём мы разговаривали с Иваном. Теперь он окончательно уверился, что всему виной трава. С ним вдвоём пошли в поле, и я показал, где мы косили траву. Дядя Родион шёл вдоль балки и там-сям вбивал колышки с фанеркой, на которой химическим карандашом вывел: «ОПАСНО! Здесь косить траву нельзя!»

Насобирав целую охапку щавеля, мы вернулись.

Опять я начал каждое утро прибегать к дяде Родиону и спрашивать:

— Ну как?

И всякий раз он отводил взгляд в сторону и, вздохнув, пожимал плечами. И мне становилось ясно, что он так ничего и не разгадал.

Дома я невзначай проговорился о нашем с Иваном предположении. Меня высмеяли.

— Если бы щавель мог быть ядовитым, весь свет давным-давно бы вымер, — сказал Халиулла-абзый.

Утром, слегка перекусив, я опять убежал в поле. «Может, и вправду мы на щавель напраслину возводим? — думаю себе. — Почему же у других скотина не гибнет? Разве мало тех, кто не обращает внимания на упреждающие знаки дяди Родиона — косят себе и в ус не дуют! На этом месте я часто вижу и коз, отбившихся от стада. Ни одна ведь не подохла!» Чем больше ломаю голову над этой загадкой, тем больше меня зло разбирает.

Вне себя от досады упал я на траву и принялся есть щавель, уподобясь Хабибулле. «Умру так умру! — решил я. — Лишь бы успеть крикнуть перед смертью, что щавель всему виной, что он около балки отравлен!» Срываю продолговатые округлые листья, сверху гладкие, глянцевитые, а снизу шершавые, по нескольку штук рву, пихаю себе в рот, давлюсь, проглатываю. Челюсти сводит от кислятины. Зелёная пена вспучилась на губах. А я всё ем.

На том самом месте я и уснул. Проснулся от пробирающего меня озноба. Глаз не успел открыть, а в голове уже промелькнуло: «Остывать начинаю…» Гляжу, небо обложено тучами, чёрными-пречёрными. Сырой, холодный ветер из-за балки веет, траву к земле прижимает. Я дрожу, зуб на зуб не попадает. И внутри муторно, будто кто-то кишки скручивает. Вот-вот вывернет меня наизнанку. Несомненно, это от щавеля. Знать, начинает действовать. Успеть бы добежать до дяди Родиона! Успеть бы ему рассказать, как всё было!..

Я вскочил и побежал. Но не так резво, как я обычно бегал. В коленках чувствовал неприятную слабость. Ноги цеплялись за траву. Голова слегка кружилась и сделалась какой-то тяжёлой.

Эх, не добежать мне! Пропал я. Откуда люди узнают, отчего я скончался? Вон Хабибулла умер — разве узнали? Зарыли в землю, и всё. А с ним тайну зарыли. И ты, дурак, точно так же унесёшь в могилу свою тайну!

Что я медлю? Надо скорее бежать! Из последних сил! Хорошо, что с собой прихватил пучок щавеля. Если не добегу, умные поймут, отчего я умер. И поверят наконец. А кто не поверит, пусть сам попробует моего щавеля!..

Степь на мгновение озарялась белым светом, и тотчас позади меня раздавались оглушительные раскаты грома. Брызнул мелкий дождик, зашуршал по траве, заметался над дорогой.

Я с разбегу ткнулся в калитку. Она оказалась запертой. Я затарабанил в неё кулаками и коленями. Кричу осипшим голосом:

— Дядя Родион! Скорее отворите, я умираю! Дядя Родион!..

Калитку отперла тётка Прасковья. Я влетел в дом и ну тормошить дядю Родиона, который только что, видать, прилёг отдохнуть. Бросил ему на колени собранный щавель. Объясняю впопыхах:

— Я очень много съел щавеля! Отравился и теперь помираю. Как Хабибулла, как Дутый, как наша корова, как кобыла дяди Давида! Пожалуйста, скорее! Проверьте эти листья!..

Тётка Прасковья с испугу глаза вытаращила. Крестится, на меня глядя. Залопотала что-то мужу по-чувашски — ни слова не разберёшь. Муж строго махнул на неё рукой — дескать, помолчи. Достал из шкафа пузырёк с каким-то лекарством, налил в столовую ложку и дал мне выпить. А меня с того лекарства ещё больше затошнило. Живёт будто кто когтями изнутри разрывает. А мне теперь почему-то нисколечко не хотелось умирать.

— Пожалуйста, дядюшка, спасите меня… — повторяю ослабевшим голоском и слёзы не могу удержать.

Дядя Родион и тётка Прасковья вдвоём укутали меня в тулуп. Усадили за стол, напоили горячим молоком и чаем с мёдом. Уговаривают, чтобы я успокоился и не боялся, уверяют, что всё уже обошлось. Тётушка Прасковья постлала на нарах одеяло и заставила меня лечь. Прилёг я, свернулся калачиком, из тулупа только нос торчит. Чувствую, как мне становится всё теплее и теплее. Дрожь прошла. Но всё ещё боюсь пошевельнуться. Кажется, чуть двинусь — меня снова скрутит озноб.

А ночью проснулся — дядя Родион с банками возится. Почувствовал, что я смотрю на него, подмигнул мне.

— Твой щавель чистый. Ничего на нём нет, — говорит дядя Родион, посмеиваясь и поглаживая рукой рыжие усы.

— А я?.. — вырвалось у меня. — Я же чуть не умер.

— Но теперь ты жив-здоров. Видать, маловато поел щавеля, — заметил он, и снова задвигались его усы от смеха.

— Это же вы меня спасли! Лекарство давали! — возмутился я. — Тогда не надо было лечить. Если бы я умер, вы бы не сомневались, что щавель с отравой!

— Скажи-ка лучше, в какое время ты ел щавель, утром или вечером? — спросил дядя Родион, не обращая внимания на мои слова.

— В полдень! — сказал я и натянул тулуп на голову. Мне не хотелось с ним даже разговаривать. Из-за него все мои старания прошли прахом.

— А ты, может быть, вспомнишь, в какое время Хабибулла приносил траву? Он ночью не ел щавель?

— Он в любое время ел. Не считался, темно или светло. Когда попадался ему на глаза, тогда и ел.

— А что было на щавеле, который ты ел вчера, не заметил?

— Что на нём может быть?.. Одна сторона гладкая, будто лаком покрытая…

— А вторая?

— И на второй ничего особенного. Только шершавая слегка…

— А муравьёв не приметил?

— Их везде полным-полно.

— Полным-полно, да не везде, — многозначительно проговорил дядя Родион и хитро улыбнулся. Он взял пинцет и вытащил из банки листочек щавеля. — Этот листик безопасный. И этот… А вот этот ядовитый. А мы сейчас его обезвредим, вот так… — Он внимательно рассматривал лист щавеля близорукими глазами. Наконец ему удалось что-то подцепить пинцетом. — Ага, теперь этот листок совершенно безвредный.

— Как же вам это удалось? — недоверчиво спросил я и приподнялся на локте.

— При помощи пинцета. Ты же видел. — Он укоризненно взглянул на меня поверх очков.

Затем вышел из-за стола, подошёл ко мне и поднёс к самому моему носу поблёскивающий пинцет. Я присмотрелся и увидел, что на его конце изгибается, лениво перебирает лапками и пошевеливает усиками малюсенькое насекомое, похожее на обыкновенного муравья.

— Ну, и что? — сказал я.

Дядя Родион вынул из шкафа старую толстую книгу и принялся листать её. Отыскал место, где описано всё про муравьёв, и стал читать мне вслух. Я узнал, что, оказывается, существует такой маленький, еле приметный для глаз зловредный червь, который по-научному называется «дикроцелий». Он размножается в гнилых водоёмах, а потом выползает на сушу. Его поедает муравей, и с этой поры он становится разносчиком опасного заболевания. Если животное случайно съест такого муравья вместе с травой, то начинает хворать и через некоторое время погибает. Днём эти муравьи, как и все их сородичи, непрестанно трудятся. А вечером, когда становится посвежее, они замирают на том месте, где их застала прохлада. Не успев приползти в гнездо, они чаще всего на ночь остаются, дожидаясь тепла, на нижней части травы. Утром, едва выглянет солнце и пригреет землю, они оживают и снова принимаются за свои муравьиные дела.