Шамиль Ракипов - Прекрасны ли зори?..

Ссадины на теле щиплют. Но зато мы уже отдохнули и теперь не чувствуем боли. К нам возвратились прежние силы. А беда, которую вместе испытать пришлось, породнила нас ещё больше.

Мы вышли из бани разрумяненные и чистые. Напились чаю с мёдом. Сидим, как почётные гости. Мать хлопочет у стола — одно подаёт, другое убирает. А самовар паром исходит, пыхтит, как паровоз.

Потом мама села напротив, подпёрла рукой подбородок и глаз от нас оторвать не может. А глаза-то слёз полны и радости.

— Ешьте, набирайтесь силёнок, — приговаривает мама, придвигая к нам всякие вкусности. — Ангел-хранитель простёр над вами крылья, уберёг вас. Из пасти самого Азраиля вырвались…

Мы вышли в сад. Сидим в беседке, на ветру прохлаждаемся. Каким же он нам кажется сладостным, этот ветер!

Иван в моей одежонке. Та, в которой мы вышли из-под земли, превратилась в лохмотья. Её пришлось выбросить. Гляжу на Ивана, и меня смех разбирает. Он выше меня ростом. Мои брюки ему чуть пониже колен. Он похож в них на цаплю. Я сказал ему об этом.

Иван молчит, насупясь, взглянул на меня в упор.

— Твоя матушка сказала, что Ванька Рогов на каникулы приехал. Пойдём-ка к нему, — сказал Иван.

— Зачем?

— Точка! Надо и нам готовиться в техникум.

Ванька оказался дома. Он пригласил нас в комнату.

Но мы предложили отправиться в сад. С наслаждением растянулись на душистой траве. До сего времени я не замечал, что обычная трава так хорошо пахнет. Ванька взахлёб рассказывал о своей студенческой жизни. Да вдруг осёкся.

— Что это вы уткнулись мордами в траву, словно есть её собрались? — спросил он.

— Как она здорово пахнет! — проговорил Иван.

— Иди ты! — не поверил Ванька Рогов и, сорвав пучок травы, поднёс к носу.

Однако нашим планам на этот раз не суждено было осуществиться. От намерения поступить в техникум пришлось отказаться.

Встав, как обычно, спозаранку, я вышел во двор и сделал зарядку, облился холодной водой.

Из дому вышла мама. Она присела на ступеньках крыльца, постелила на колени головной платок и стала расчёсывать волосы. Когда она проводила по ним гребешком, я слышал, как потрескивают волосы. Я подошёл к ней.

С детства мне нравилось смотреть, как мама расчёсывает волосы. С давних пор длинные и толстые косы считались богатством девушки, её гордостью. Расчёсывая волосы, мама всегда бывает задумчива. Наверно, вспоминает свою молодость. Сейчас её волосы не такие волнистые и пышные, как были прежде. Мне всякий раз становится грустно, когда я замечаю, что мамины косы стали чуть короче и тоньше. А то вдруг промелькнёт в них серебряная нить. С лёгкой печалью в голосе мама говорит, что, если косы утрачивают красу свою, это означает, что проходит пора молодости. Смотрю с нежностью на маму, и мне хочется взять гребешок и самому расчесать её волосы.

Мама убрала волосы, внимательно этак поглядела на меня, тихонечко вздохнула и говорит:

— Давай-ка поговорим с тобой, сынок, пока дети спят.

— О чём, мама?

— О тебе, сынок.

— А что обо мне говорить?

— В семье теперь вместо отца ты за старшего. Все мы на твоих плечах сидим.

— Ничего. Как-нибудь перебьёмся. Буду больше работать, — сказал я и, перекинув полотенце через плечо, хотел подняться.

Но мама удержала меня за руку.

— Посиди-ка, не спеши, сынок… Недаром люди заметили, что горе не приходит в одиночку. Вчера письмо мне принесли. Твоя Хадича-жинге померла. Анвара с Абдуллой оставила сиротами.

От неожиданной чёрной вести у меня будто что-то оборвалось внутри. Что же стало с малышами? Как они там? Их отца, Исмаил-абыя, в округе знали как лучшего гармониста. Он всегда был одинаково весел и в достатке и в бедности. Однако после того как он три года назад умер, его семья позабыла, что такое достаток. Хадича-жинге из последних сил старалась, чтобы ребятишек прокормить, да, видать, надорвалась. Анвар с Абдуллой и матери лишились.

— Мама, давай ребятишек привезём к себе, — говорю маме. — Ведь всё-таки они племянники отцу, а мне двоюродными братьями приходятся. Не похвалят нас люди, если они разбредутся по свету, выпрашивая милостыню.

— Другого я от тебя не ожидала, сынок, — сказала мама, смахнув с ресниц слёзы. — Душа у тебя добрая. Но только… куда мы их привезём-то?.. Ведь сами у людей снимаем угол. У Халиуллы-абзыя у самого вон сколько детворы. Им самим тесно… Давай отправимся в родимые места. В Казань поедем. А здешний климат и этот воздух с угольной пылью мне не подходит. Старею, видно. Поедем, сынок, а?

— Я хорошо помню Исмаил-абыя. Он в тот раз со своей гармонью приезжал. Как растянет, бывало… Словно вчера его видел. И тётушка Хадича тогда с ним была. И Анвар с Абдуллой. Но они тогда были ещё совсем маленькими…

— Поедем в Казань, сынок, а?.. Сперва в Астрахань за детьми, а оттуда — прямо в Казань. Понравится тебе там — останемся. Не понравится — можно вернуться. Ведь и родственников наших полно в Казани. Не дадут пропасть. Свой своему поневоле друг… И Сафиулле скоро пятнадцать исполнится, и ему дело найдётся… Послушайся своей матери, сынок, не отвергай её слов. Может, потом меня и благодарить станешь… Тётушка твоя Шамгольжаннан-жинге, говорит, что твою зарплату не всю тратили, понемногу складывали. За те деньги в Казани, может, небольшой домишко удастся купить. Где-нибудь в той стороне, где живёт Рахиля…

При упоминании этого имени меня словно током ударило. Сердце матери бывает чуткое. Знала она, как мне хотелось снова повидаться с Рахилёй, или просто так обмолвилась?..

Залившись краской, я внимательно посмотрел на маму. Она тоже смотрела на меня, будто читала мои мысли. Ласково улыбнулась. Она видела по мне, что я не прочь поехать в Казань.

С другой стороны, очень не хотелось расстаться с широкими степными просторами Донбасса. Мне всегда будет не хватать шумливой праздничности Голубовки, горьковатого её воздуха, друзей-шахтёров, с которыми я привык видеться каждый день. И вовсе не хотелось разлучаться с Иваном. Мне будет трудно даже сказать ему о том, что уезжаю. Но подумал: «Если там не понравится, никто меня не привяжет», — и дал матери согласие.

Иван, Халиулла-абзый, Шамгольжаннан-жинге пошли нас провожать на станцию. Попрощавшись со всеми, мы зашли в вагон. Оставив маму с Сафиуллой, Ибрагимом и малышкой Эмине, я вернулся в тамбур. Когда поезд уже тронулся, я спрыгнул на перрон, и мы с Иваном обнялись.

— Передавай привет своей Рахильке, — сказал Иван, весело подмигнув.

Мой друг старался внешне выглядеть весёлым. А глаза его были грустные. Ведь мы с ним расставались впервые. Кто знает, когда ещё встретимся…

…В Астрахани мы пробыли всего день. Я не успел даже как следует разглядеть город. Взяли Анвара и Абдуллу, которых временно приютили соседи, и поехали в Казань.