И. Ликстанов - Малышок

- А я, Герасим Иванович, на филиале премию получил: две пары белья, пимы да ватный костюм, - похвастался Костя.

- Слышал, что хорошо работал, - ответил мастер, будто что-то припоминая. - А я вот в цехе…

- У нас станки новые?

- Не ходил домой, - продолжал мастер задумчиво, медленно. - Назначили меня старшим по оснащению новых станков - и правильно… Коли старику не спится, пускай все ж таки польза от этого будет. - Его рука, лежавшая на плече Кости, стала тяжелой; он объяснил, почему сон ушел от него: - Сына Виктора на фронте фашисты убили… Виктор у меня четвертый, меньшой… Старший на «Металлисте» механиком, двое средних на фронте сражаются. Все трое - коммунисты. А меньшой погиб, комсомолец мой… - Он помолчал и добавил: - Жаль парня… Бойкий был. Только-только десятилетку кончил… Вот и не спится.

- Фашистов надо всех «катюшами» поджечь, на куски разорвать! - сказал Костя, которому стало жаль мастера и Виктора.

- Дождутся они! - ответил старик, и тут его глаза резко блеснули, а рука крепко сжала плечо Кости. - Дождутся, проклятые!

Они медленно пошли вдоль новой линии станков. Получилось так, что Герасим Иванович провел Костю в самый конец цеха, за колонны.

Раньше это помещение пустовало, а теперь здесь горела яркая лампа, и Косте бросились в глаза четыре станка, поставленные в ряд, - небольшие, с тяжелыми станинами, с контрприводами вместо коробок скоростей, - словом, старые машины.

Один станок работал, медленно обтачивая деталь, которую на заводе называли просто трубой или карманом. Возле станка беседовали трое: пожилой рабочий в комбинезоне, директор в своем мохнатом пальто и еще человек, как будто знакомый, в аккуратном черном полушубке; этот человек стоял спиной к Косте, опираясь левой рукой на палку.

- Старинные станки, Лев Борисович, - сказал рабочий. - Много ли с них возьмешь…

- Надо, чтобы производительно работала вся техника, - возразил человек в полушубке, и по звуку голоса Костя окончательно узнал парторга. - Мы должны заставить и старую технику работать по-новому.

- Правильно, - поддержал его директор. - Четыре таких «Буша» взял ремонтный цех, четыре - здесь. Они делают немного, но делают уверенно. За эти станки мы поставим галчат Герасима Ивановича, пускай привыкают… Кстати, нужно наложить пломбу на ручку для переброски ремня. Обточку «труб» будем производить при постоянном режиме. Режим сделаем по работникам. - Он усмехнулся, взглянув на Костю. - С этими станками, Герасим Иванович, ваши галчата справятся?

- Подучим, так справятся, - ответил Бабин. - И четверка галчат на примете есть. - Тут старик тихонько встряхнул Костю. - Вместе живут, вместе балуют. Нужно их к серьезному делу приставить, в рост пустить…

Вдруг послышался высокий звук, прозрачный и чистый, как струя ледяной воды, и такой тонкий, что в ушах зазвенело. Это дрожала под резцом сталь, это проснулась душа металла.

- Запел, - ласково сказал рабочий. - Перекаленная заготовка попалась, а «Буш» обрадовался. - И, отведя резец, он нажал на красную кнопку «стоп» на колодочке управления.

Директор ушел, а парторг остался. Он улыбнулся Косте, как видно узнав его. Теперь лицо у Сергея Степановича было не такое бледное, как раньше, бородку он сбрил, в глазах у него светилась живая усмешка, и всем этим он напомнил Косте его брата.

- Здравствуй, снайпер молотка! - сказал парторг. - Недаром ты съездил на филиал. Помог полярникам, спасибо! Мне звонил оттуда комсомолец Полянчук. Просил, чтобы я помог тебе закрепиться за филиалом. Ты привез письмо от начальника филиала? Где оно?

Рука Кости коснулась пакета, лежавшего в кармане ватника, и тотчас же отдернулась, будто обожглась.

- А что мне на филиале делать! - сказал он, испуганный и несчастный. - Там уж снайперов полно… Обойдутся…

- Он давно за станок просится, - вмешался Герасим Иванович. - Вы уж, Сергей Степанович, у меня кадры не отбирайте. Каждый человек на счету.

- За станок хочешь? - сказал парторг, внимательно вглядываясь в лицо Кости. - Из учителей в ученики идешь? Мешать не буду. Не каждый так может… Если ты можешь, значит, расти будешь. Расти, парень! - И он ушел прихрамывая.

- Герасим Иванович, вы меня на этот станок поставьте! - умоляюще проговорил Костя, указав на станок, который только что так звонко с ним поздоровался.

- Все они на один манер, - ответил мастер.

Костя понял это как согласие.

Так вот как сложилась судьба станков. Когда фронт приблизился к заводам, люди спешно погрузили оборудование в вагоны и увезли его в уральские и сибирские города. Незнакомые люди выгрузили станки, и вдоль полотна железной дороги вырос «железный кустарник».

Потом началась осень, и дождь поливал станки; потом пришла зима, и снег засыпал их. Но советские люди, не глядя на мороз и пургу, строили новые цехи и заводы. Они отогрели станки, отремонтировали их, смазали, укрепили на фундаментах и подключили к энергии. Сначала станки были некрасивые, ржавые, с облупившейся масляной краской, но люди сняли ржавчину наждачной шкуркой, покрасили станины, и вот мальчику в длинноухой шапке кажется, что «Буш» - это очень красивый, даже необыкновенный станок. Он, Костя Малышев, - хозяин этого замечательного станка, хозяин стеллажа для готовых деталей, хозяин инструментального шкафчика! Чудеса!

Оборудования прибавилось и во втором и в третьем цехах. Взрослые рабочие ремонтировали и налаживали станки. Несколько раз Костя встретил директора - озабоченного, с глазами, красными от бессонницы. Всюду поспевал начальник первого цеха Тимошенко - маленький, черный, мешавший русскую и украинскую речь.

Костя обрадовался, когда увидел Нину Павловну, только что пришедшую на работу, и Нина Павловна обрадовалась ему. Оказалось, что она все знает: и то, как он отличился на филиале, - об этом она прочитала в многотиражке, и что его ставят за станок - это она слышала от Герасима Ивановича.

- Поздравляю, медвежонок, твои дела идут хорошо, - сказала она, когда они с Костей сидели в лаборатории. - А мои оставляют желать лучшего… Пей чай… Закалка «рюмки» в свинце пока идет неважно, и… писем с фронта нет… Ты еще не видел Катю? Не узнаешь ее - так она изменилась, похудела. Сева говорит, что она получила письмо-треугольничек, вероятно, с фронта… Я спросила ее, что за письмо, - она ничего не сказала… А бабушка слышала, что Катя ночью плакала, как ребенок. Что все это значит? Она мучается, потому что знает что-то тяжелое… и одна несет тяжесть… А я мучаюсь, потому что не знаю ничего и придумываю всякие ужасы… - Она отвернулась от Кости, быстро вытерла глаза и встрепенулась: - Надо идти в цех, готовиться к митингу. Сегодня такой большой день - мы все на заводе подпишем новогоднее письмо со своими обязательствами и отошлем его в Москву.