И. Ликстанов - Малышок

- Малец-то все же самостоятельный! - отметил директор.

- Да, по своей вине награду потерял, своим трудом и вернет, - сказал парторг. - Сядь, Булкин. Твое предложение не принято. Каждый отвечает за свой проступок, и это правильно, без этого не добьешься чувства ответственности решительно от всех работников. Понял?

Опустившись на стул, будто подкосились ноги, Сева поник, пришибленный, с красными пятнами на щеках. Костя посмотрел на него, на ошеломленного Кольку, который слушал, приоткрыв свой ротик, и тоже сел. Он и слышал и не слышал, как директор распекал Севу и Кольку, как объявил всем троим строгий выговор. Наконец мальчикам разрешили уйти.

- Малышок, задержись немного в цехе, а потом зайди ко мне в лабораторию, - сказала Нина Павловна.

Разговор старших у директора затянулся. Говорили о том, что нужно учить, воспитывать ребят, которые пришли на завод, минуя ремесленные училища, надо учить молодых патриотов, которые ненавидят фашистов так горячо, хотят сделать больше, чем позволяет умение, а вот по-глупому портят оборудование.

- Правда, - сказал Бабин. - Техминимум нужен, курсы, школы стахановские… Моих галчат подучи, так они у черта голову оторвут и себе приставят. Ох, галчата, галчата!

- А Малышев - паренек честный, - отметил парторг. - И этот Булкин не так уж плох. Способен на благородный поступок. Но все-таки нельзя оставлять Малышева под его влиянием… Вы, Нина Павловна, говорите, что знаете этих мальчиков. Давайте поговорим о них.

Нина Павловна, работавшая за столом, оторвалась от книги и подняла голову.

- Хорошо, что пришел. Присаживайся, - сказала она Косте. - Надо побеседовать. Знаешь о чем? Как ты будешь жить дальше.

Костя насупился и постарался оживить в сердце обиду.

- Чего говорить… Заплачу за ремонт станка да и уйду…

- Брось, - спокойно ответила Нина Павловна. - Прекрасно понимаешь, что никуда не уйдешь. С какой стати? У тебя хорошие перспективы - стать квалифицированным токарем, получить правительственную награду. - Она помолчала. - Сергей Степаныч просил меня сказать тебе вот что…

Он сразу почувствовал, что теперь, когда Нина Павловна передает ему слова Сергея Степановича, нельзя дурить и упираться. Он стал уважать парторга с первой же встречи, а после разговора у директора уважение еще возросло.

Нина Павловна заговорила медленно, будто припоминала сказанное парторгом, и глаза на ее похудевшем лице светились, настойчивые и строгие:

- Вот что, Малышок: прежде всего тебе нужно освободиться от влияния Севы. Он неплохой человек, он способен на благородный поступок, но до сих пор не понял своего святого долга - работать упорно, отдавать все силы фронту. Пока он этого не понял, ты должен опасаться его влияния, не идти у него на поводу. Он тебя до того доведет…

- Не маленького нашел! - живо возразил Костя, задетый за живое.

- Хорошо, - кивнула головой Нина Павловна. - Если ты не маленький, то, может быть, ты знаешь, как по-настоящему приохотить Севу к делу?

Этого Костя не знал.

- Как сделать, чтобы у вас за колоннами ребята сдружились и надежно взяли Севу под свое влияние?

Этого он тоже не знал, да и было ли это возможно?

- Если бы ваша четверка сдружилась, как дружит весь советский народ, все было бы лучше, чем теперь. Вы с Севой переняли бы правильный опыт девочек, вы не испортили бы станок. Может быть, и Катя стала бы не такой поперечной. Скажи, положа руку на сердце, могло бы так быть?

- Ясно, - признал Костя.

- Вот и сделай так! -с неожиданной силой произнесла Нина Павловна. - Сделай, чтобы за колоннами вместо глупой детской вражды была хорошая дружба. Сергей Степанович уверен, что ты мог бы добиться этого, потому что ты крепче, устойчивее твоих товарищей. Слышишь? Он надеется на тебя. Сделай так, и ты увидишь, насколько лучше станет жизнь, как успешно пойдет работа.

В дверях появился старший калильщик Дикерман.

- Товарищ инженер, третий цех выдал свежую партию сырых «рюмок»! - доложил он весело. - Будем мы сегодня работать или нет?

- Будем, конечно, будем! - И Нина Павловна на прощание сказала: - Малышок, подумай о том, что тебе говорили… Нужно серьезно думать, Малышок!

Он остался один на один с трудными задачами. Все переплелось, спуталось. По-настоящему было ясно лишь одно: он не имел права бросить завод. Мало того что завод поддержал его в тяжелую минуту, дал жилье и хлеб, - Костю еще научили резать сталь, сделали полезным для фронта. Как же он мог оставить производство, свой любимый станок?… Но от него еще требовали, чтобы он приохотил Севу к работе, установил за колоннами мир. Почему? Разве это его касалось? Разве он отвечает за Севу и Катю? Как будто не отвечает, но если бы Сергей Степанович сказал ему: «Откажись открыто от этой задачи», он не смог бы отказаться. Уже давно он понял, что за колоннами плохо, неладно.

По дороге домой он думал, думал… Мыслей было много, мысли так и мелькали, а решений, кажется, не было.

Окно боковушки светилось.

- У нас Колька Глухих, - сказал Сева, открывший дверь Косте.

На топчане сидел Колька и курил. Делал он это для важности и морщился, щурился от горького, едкого дыма, глаза его слезились. Не торопясь Костя разделся, снял валенки и сел, поджав ноги по-вогульски. Колька заерзал, бросил на Севу быстрый взгляд и начал переговоры:

- Малышок, мне сказал Сева, что ты решил идти в тайгу. Держишь слово?

Наступил ответственный момент.

- Решил было, да вот передумал, - медленно ответил Костя, глядя поверх головы Кольки, будто вычитывал решение с бревенчатой стены боковушки. - Слыхал, чай, что мне директор да Сергей Степанович велели? Никак нельзя мне уходить.

- Вот так здорово! - вскинулся Колька. - Ты же слово дал нас к манси повести. А теперь отказываешься?… Слышишь, Севка? Он отказывается!… Знаешь, что за это среди честных людей полагается?… Скажи ему, Севка!

Сева, сидевший на краешке топчана, равнодушный, будто посторонний, нетерпеливо пожал плечами.

- Мы ведь тоже не сделали со станком того, что обещали. - Он усмехнулся. - Где полторы нормы… Николай-чудотворец?…

- Все равно это безобразие! - волновался Колька. - Он не имеет права! За это надо его так проучить…

- Ты не грозись, - усмехнулся Костя. - Не испугались такого. - Он помолчал и высказал совершенно удивительную мысль, может быть, неожиданную для него самого: - В тайгу не пойду. А коли вам охота, я вас не держу. Головы ваши, ноги не мои. Тамгу дам и письмо к дружку-товарищу напишу. Пускай вас проводит. У меня в Румянцевке дружок верный. Панфил Колыш, дяди Колыша паренек. Что скажу, то сделает.

Колька беспомощно смотрел на Севу.

- Можно и так, - сказал тот неохотно. - Если этот Колыш человек верный, то, в конце концов, все равно… - И снова погрузился в свое раздумье, точно к чему-то прислушивался.