Лев Кузьмин - Ёлинские петухи

Спиридоныч наддавал и наддавал. Тонкий поводок волочился по кочкам. Дёмушка пытался ухватить поводок и всё не мог. В плащике своём он путался, сапожками заплетался в цепком валежнике и вот ещё разок изловчился, прыгнул, упал, но и тут поводок не ухватил.

Петух прошиб головой темнолистый куст боярышника и где-то там исчез.

— Упустили! — чуть не заплакал Дёмушка.

— Жар-птенчика найти не успели, главный фотоснимок сделать не успели, — сказал я и повалился рядом с Дёмушкой.

И тут же мы услыхали: гремит всё сильней, и в той стороне как будто бы кто ещё и покрикивает.

— Неужто гром за Спирей за нашим гоняется? — вытаращил Дёмушка на меня огромные и совсем уж тёмно-синие от страха глаза. А я и сам вытаращился:

— Давай поглядим! Если пропадать, так знать хоть, от чего.

И мы как лежали, так и поползли, передвигая впереди себя тяжёлую корзину. А потом, мокрые, облепленные с ног до головы травой, листьями, цветочною пыльцой, приподнялись и — охнули!

Мы охнули от удивления.

Впереди — просека, над нею снова солнце, белые облака.

Вдоль просеки по жарким зарослям иван-чая, гремя на весь бор, движется трактор. Движется так медленно, что почти и незаметно, а за ним так же медленно и тяжело, но всё выше и выше поднимается макушкою в небеса огромная, стальная, похожая на телебашню электромачта.

Она острая вверху, широкая, разлапая внизу, и ставит её трактор на крепкие опоры-лапы туго натянутым тросом.

— Так это же папкин трактор-то! — мигом воспрял Дёмушка и стал выбираться из кустов. — Помчались к нему, помчались! А то как бы сдуру Спиридон там под гусеницы не угодил.

— Стоп! — ухватил я Дёмушку. — Спири не видать, а вот мы с тобой кое подо что попадём, это факт.

Тугой трос, натянутый между мачтой и трактором, тонко и страшно дрожал. И мне почудилось, что вот сейчас он лопнет, и тогда вся эта стальная громадина грохнется вдоль просеки и ударит настоящий гром, земля расколется пополам и всё, что есть вокруг, — цветы, сосны, мы с Дёмушкой и даже трактор с Дёмушкиным папкой — ухнет в тар-та-ра-ры!

Но спустя миг я разглядел и другое.

Чуть в стороне от мачты стоят себе покуривают да поглядывают из-под круглых, как у мотоциклистов, касок мои вчерашние знакомые монтажники, и долговязый Паша тоже здесь.

Паше не до курева: он командует трактором. Он осторожно, шаг за шагом, пятится по траве, не сводит с мачты глаз, а сам поманивает трактор обеими ладонями на себя, как поманивают маленьких ребятишек, когда их учат ходить: «Иди ко мне… Иди потихоньку… Иди, иди, не бойся… Ну вот и молодцом!»

Я так и подумал, что Паша сейчас на самом деле крикнет и трактору, и трактористу в кабине: «Ну вот и молодцом!» Ещё я быстро подумал, что если не успел снять жар-птенчика, так хоть вот эту опасную и красивую работу сниму, и схватился было за аппарат, да вновь испуганно замер.

Скособоченную мачту как будто кто вдруг придержал в синем воздухе. Её стальная макушка лезла-лезла вверх и вдруг остановилась.

Трактор пыхнул дымом. Словно конь-тяжеловоз в тугих постромках, напрягся весь, дёрнулся, буксанул и — тоже ни туда ни сюда.

Беспокойно задрав головы, застыли и монтажники. У меня ёкнуло сердце, а Дёмушка прошептал:

— У папкиного трактора силы не хватает, оё-ёй…

И он выскользнул у меня из-под рук, бросился к своему папке. Да не успел пробежать и трёх шагов, как перед ним с великим шумом и сверканием, высоко всплеснув в воздух целый фонтан росы, взвился и помчался по-над самой травой, словно диковинный белый тетерев, наш Спиря-Спиридоныч.

Он чуть не врезался в трактор. Но прянул свечой вверх, стеганул по стеклу, по железу кабины крыльями, перемахнул на ту сторону, и трактор опять рявкнул, опять дёрнулся, и высоченная мачта снова пошла, пошла, пошла, и вот черкнула макушкою по синему небу, и — встала торчком на своё законное место!

— Ура-а! — завопил Паша.

— Ура-а! — грянули его напарники.

И все они ринулись прямо под мачту, торопливо там забрякали ключами, стали привинчивать стальные опоры к крепкому фундаменту.

Дёмушка тоже возликовал:

— Спиря папке помог! Спиря трактор, как коня, подхлестнул! — залился он на всю просеку, обежал большой и устало притихший теперь трактор и скрылся за ним в истоптанных кустах иван-чая.

Дёмушка скрылся, а я, честно говоря, даже растерялся и даже приобиделся на такую прыть. Вот, думаю, ничего себе друг! Не успел увидеть папку, так сразу и про меня, и про жар-птенчика позабыл, и про корзину с кладом.

А главное, как я теперь к Тимоше-то сам подойду, когда на мне его собственные сапоги и плащ?

Что это, скажет, за турист такой с аппаратом на шее да в чужой одёжке здесь шляется, откуда и зачем пожаловал в наш трудовой коллектив? А тут ещё Паша вот-вот вылезет с дружками из-под своей страшенной мачты и обязательно вмешается, обязательно, как вчера в избушке, что-нибудь в мой адрес и брякнет…

И я уселся рядом с корзиной, снял с неё фотоаппарат, запихнул в карман штанов и принялся стягивать с себя сапоги: «Хоть воду вылью, а то чавкают…»

И вот сижу, Тимошины сапоги вверх подмётками держу, а из-за трактора, смотрю, и сам Тимоша торопится. Слева под мышкой у него петух, правой рукой он Дёмушку за собою тянет.

Всем видом своим Тимоша под стать собственному трактору. Бежит — земля дрожит. Ростом не высок, да зато в плечах крепок. Когда-то голубая, а теперь почти чёрная от тракторной копоти рубаха ни в вороту, ни в застёжках на груди не сходится, а ручищи таковы, что даже и грузноватый Спиря сидит там у него под мышкой на подставленной ладони, как махонький цыплёнок в лукошке.

Сидит Спиря тихо, не барахтается. Видно, хозяина своего старшего сразу признал. А Дёмушка семенит рядом, хохочет, всё что-то объясняет отцу.

И вот Тимоша тормознул, чуть не окатил меня светлой водой из лужицы, сказал неожиданно спокойным голосом:

— Привет!

А потом усмехнулся и сразу стал похож на Дёмушку. Только на очень тяжеловесного Дёмушку, и белая голова — без шапки и без вихорка.

Усмехнулся он так, как будто мы были знакомы с ним целый век:

— Что ж ты, паря-матушка, сапоги такие драные надел? У меня там, в чулане, и поновей есть. Взял бы да и выбрал.

Отпустил Дёмушкину руку, протянул чумазую ладонищу мне:

— Спасибо!

Я как сидел на траве, так и встать не успел, лишь рот раскрыл удивлённо:

— За что?

— Как за что? За выручку.

А глаза у Тимоши лукавые, и в них тоже смех:

— Выручили, выручили. Подхлестнул Спиря мой трактор в самый трудный момент.