Александр Немировский - Я — легионер. Рассказы

Слёзы радости душили Андрокла. За все эти годы рабства он впервые был благодарен живому существу. И этим существом оказался не человек, а свирепый хищник. Римляне огораживают арены своих амфитеатров высокими железными решётками, бросают туда рабов и выпускают львов. Хищники терзают обречённых своими когтями и клыками. Но разве хищники в этом виноваты? Их не кормят несколько дней, их дразнят железными палками, чтобы вызвать ярость. Люди свирепее и кровожаднее львов. Они злее и подлее, коварнее и хитрее.

За красноватой скалой начался спуск. Лев и человек шли по высохшему руслу речушки. Видимо, в пору дождей оно наполнялось водой, но теперь от неё остались лишь мелкие продольные углубления, напоминающие шевелюру эфиопа. Но что это? Деревья? Пальмы в пустыне. Где деревья, там и вода!

Вот он, источник — чудо жизни! Андрокл, наклонившись, пил, и, перед глазами у него колебалось отражение львиной морды с широким носом, пастью, окружённой щёткой усов. Лев смотрел, как человек пьёт. А человек не мог напиться, слёзы текли у него по щекам, капали и смешивались с водой.

Они были в нескольких шагах друг от друга, и, казалось, каждый думал о своём. Если бы человек сделал для Андрокла то, что сделал для него лев, он, наверное, обнял бы этого человека, прижал к груди, дал бы клятву всегда помнить о нём. Но Андрокл боялся даже подойти к своему спасителю и положить ему на гриву руку. Это ведь дикий, вольный зверь. Человеческая ласка может показаться ему фамильярной и жалкой. Да и может ли выразить движение руки или) звук голоса всю глубину переполнивших Андрокла чувств?

Внезапно лев встал. В косых лучах заходящего солнца он виделся не песчано-жёлтым, как прежде, а огненно-красным. Было что-то грозное в его позе, в широко расставленных лапах, в гордо закинутой голове. Большие ноздри раздувались, грудь поднималась и опускалась, как кузнечные чехи. Казалось, зверь учуял запах невидимого противника где-то в песках и скалах и бросал ему молчаливый вызов.

И вдруг тишину расколол какой-то протяжный звук. Он был похож на львиный рык, но было в нём что-то призывное, зовущее. Судороги прошли по телу льва. Он вытянулся, задышал ещё более глубоко и часто, а потом, не оглядываясь, на мягких лапах пошёл на зов. Андрокл понял, что зверь не вернётся.

Свиток, открытый вашему взору, написал Аполлоний, — сын Фестила. Тем, кто до сей поры не слышал обо мне, объясняю, что я торговец тканями из Массилии, [95] Массúлия — древняя греческая колония на юге Галлии, ныне Марсель. и родитель мой, да будет к нему милостив Христос, торговал тем же товаром, пока не преставился на шестьдесят пятом году жизни. У меня всегда были в запасе прочные и красивые ткани, и брал я за них умеренную цену. Поэтому меня знали во всех римских городах от Пиренейских гор до Ренуса [96] Рéнус — Рейн. и во многих селениях франков и бургундов, наших союзников. Я продавал египетский лён, сирийскую ткань, милетскую шерсть и шёлк из страны серов. [97] Египетский лён считался наилучшим; сирийская ткань была грубой и имела спрос среди воинов; милетская шерсть — очень дорогая ткань; шёлк из страны серов — китайский шёлк. Я одевал куриалов [98] Куриáлы — городская знать, члены городских советов — курий. и колонов, христиан и язычников; римлян и варваров. И никто не называл меня обманщиком. Однажды, это было в тысяча двести шестом году от основания Рима, [99] Эта дата соответствует четыреста пятьдесят третьему году н. э. я занялся делом, далёким от моих обычных занятий.

Теперь, на склоне лет, я сам удивляюсь своему сумасбродству. Можно ли было рисковать жизнью ради ничтожного вознаграждения! Как я отважился отправиться в самое логово безбожных гуннов! Но старость не понимает молодости, даже если старик и юноша — одно лицо. Может быть, тогда меня прельстило не золото, а слава? Или я уступил просьбам друга, и сострадание взяло верх над страхом перед неизведанным, свойственным всем смертным?

Итак, я прибыл в бургундское селение, что на берегу Родана. [100] Рóдан — древнее название реки Роны. Стеснённое горами, оно занимало одну улицу, но улица эта протянулась на целую милю. Собаки на околице деревни встретили меня лаем, как это бывает всюду, когда появляется чужеземец. Но ни одна живая душа не окликнула меня. Тогда я направился к дому знатного мужа Гундерика. С тех пор, как остатки бургундов поселили в Сабаудии, [101] После разгрома бургундского королевства гуннами остатки бургундов были поселены римским полководцем Азием в Сабаýдии (совр. Савойя). Гундерик стал моим другом, и я не встречал варвара достойнее его. Впрочем, от варвара в нём оставалось лишь одно имя. Гундерик давно уже одевался, как римлянин, знал латинский язык не хуже, чем родной бургундский.

У дома Гундерика стояла толпа, чего-то молча ожидая. Первой мыслью было, что в доме покойник. Я подошёл к одному из старцев, поприветствовал его со всей почтительностью.

— Что происходит? — спросил я.

— Как, ты не знаешь? — удивлённо воскликнул старец. — Аттила берёт Ильдико в жёны!

Теперь пришло время удивляться мне. Ильдико и Аттила! Эти имена не связывались в моём сознании.

— А разве жена Аттилы умерла? — вымолвил я наконец и сам понял, сколь наивным был мой вопрос.

— У Аттилы четыреста жён, — ответил старец. — Но кто ему помешает иметь ещё двести красавиц в гареме?

Да, это было так. На всём огромном пространстве от Альп до Кавказа, от Данубия до Ра [102] Данубий — Дунай, Ра — Волга. Аттила был неограниченным повелителем. Ему платили дань бесчисленные племена и народы. Он совершал набеги на Армению, Месопотамию, Италию. И хотя два года назад на Каталаунских полях [103] 15 июня 451 года на Каталаунских полях (близ г. Труа) произошла так называемая «битва народов». Римляне с помощью своих федератов — вестготов, бургундов, франков — победили гуннов Аттилы. Аттила потерпел поражение, не было владыки могущественнее его.

Открылась дверь. Толпа встретила Гундерика горестным вздохом.

— Мои родичи и соплеменники! — начал Гундерик. В голосе его чувствовалось отчаяние. — Я решил отдать Ильдико. Кому как не бургундам известна жестокость Аттилы. Гунны в случае отказа сожгут наши деревни и уведут всех нас в рабство…

— Надо бежать! — крикнул кто-то.

— Кто пустит нас в свои земли? — продолжал Гундерик. — Кто рискнёт бросить вызов Аттиле? Не римляне ли, которые платят Аттиле дань? Или готы, что у него под пятой? У меня нет выбора. Завтра я расстаюсь с Ильдико. Может быть, среди вас найдётся несколько смельчаков, готовых сопровождать мою дочь?

Наступила тишина. Люди неловко переминались с ноги на ногу. Гундерик скользил взглядом по опущенным лицам. И вдруг его взгляд столкнулся с моим.