Александр Немировский - Я — легионер. Рассказы

— Ты был гребцом? — участливо спросила Лариса. — Тебя приковали цепью и били? А я думала, что все тиррены — пираты.

— Это ты гостя уморишь! — сказал Архидам. — Видишь, как он на стол поглядывает.

Прежде чем сесть за стол, мужчины и женщины опустились на колени и, протянув руки по направлению к Фермессе, сказали хором:

— Будь милостив, Гефест! [10] Гефéст — в древнегреческой мифологии бог огня.

За столом Вел оказался рядом с Ларисой. Он всё время ощущал на себе её напряжённый взгляд. Видно, девушка что-то хотела спросить, но не решалась.

— Красивая у тебя дочь, — сказал Вел Архидаму.

— Нет у меня дочери, — угрюмо бросил Архидам, — а сын, Килон, в плену. В тот день, когда мы карфагенян спасли, на нас тиррены налетели. С тех пор о Килоне не слышно. Лариса ждёт Килона.

Вел вспомнил, что не раз у себя на родине видел рабов — греков. Он испытывал к ним неприязнь не только потому, что они чужеземцы. Это были рабы богачей, обрабатывавшие их поля и виноградники. Крестьянам приходилось работать не покладая рук, и всё равно зерно, вино, оливковое масло, вывозимые на продажу богачами, были дешевле, чем у крестьян. Крестьяне разорялись, продавали свои участки, искали счастье в городе, пускались в море, шли на всё, чтобы прокормить свои семьи.

Каждый день приносил Велу новые неожиданности. Весь строй жизни островитян настолько отличался от привычных Велу порядков, что он то и дело попадал впросак. Островитяне пожимали плечами, когда он их спрашивал, сколько стоит та или иная вещь. У лодок, сетей не было цены. Каждый мог ими пользоваться. Гончар лепил и обжигал посуду. Любой мог прийти в мастерскую и взять сколько нужно.

Прошёл месяц, может быть, самый счастливый в жизни Вела. Зажили раны на спине. Горячие ключи и отвар из трав сотворили чудо. Вел стал совсем другим человеком, мужественным и красивым. Он как бы выпрямился.

И всё же Вел не мог ко многому привыкнуть. Его продолжало удивлять редкое радушие липарцев. Ему трудно было понять, почему так приветлива и добра к нему Лариса. «Наверное, — думал он, — девушка надеется, что у себя на родине я выкуплю её жениха. А другие женщины? Почему они приводят ко мне своих детей и просят, чтобы я взглянул на них? Может быть, в моём взгляде они ощущают неведомую мне самому силу?»

А однажды Вел невольно подслушал разговор Архидама с Ларисой.

— Дай Приносящему Счастье этот хитон! — сказала Лариса.

— У него есть хитон, — ответил Архидам.

— Этот я сшила сама, — настаивала девушка, — он плотнее, а сейчас сильные ветры…

Вел решил поговорить с Архидамом.

— За кого вы меня принимаете? — спросил он. — Почему женщины приносят ко мне детей? Почему мужчины оберегают меня, словно я вылеплен из глины?

— Видишь ли, — замялся Архидам, — это тебе будет трудно понять. Ты ведь не жил во владениях Гефеста. Ты не слышал ударов его молота. Не видел пламени, копоти и дыма его подземной кузницы. А нас никогда не оставляет страх перед гневом Гефеста. Мы связываем гнев или милость Гефеста не только с полётом птиц или блеском молнии, но и с появлением чужеземцев. Знаешь, как только ты высадился на берег, перестала трястись земля. Мы собрали хороший урожай. Дети наши не болеют, как прежде.

— Ты хочешь сказать, что я принёс вам удачу! — воскликнул Вел.

— Да.

— Милые вы мои! — сказал Вел с дрожью в голосе. — Это я обязан вам всем. Вы не только вернули мне свободу. Вы научили меня верить в людей и в самого себя. Когда я возвращусь на родину, меня не узнают.

Казалось, тень легла на лицо Архидама.

— Ты хочешь нас покинуть? — выдохнул он.

— Я не могу поступить иначе, — отвечал Вел. — И мой народ достоин лучшей доли. И он мечтает о справедливых порядках.

Вел обернулся. Над Фермессой поднималось пламя. Оно напоминало огненный парус, раздуваемый ветром.

— Ещё в юности я слышал о ваших островах, — сказал Вел после долгой паузы. — Я смеялся над басней об Эоле, спрятавшем в мешок ветры. Но теперь я понял её смысл. Слепой певец был провидцем. Нельзя давать волю злу. Его надо в кожаный мешок, и подальше от тех, кем движет корысть! Иначе мир обратится вспять, как корабль Одиссея…

Забудет ли когда-нибудь Вел минуту прощания? Гавань, заполненную людьми? Обращённые к нему лица? Лес взметнувшихся рук?

Женщины молили богов, чтобы его дорога была безопасной. «Прощай, Приносящий Счастье!» — кричали мужчины. Архидам, по обычаю островитян, наклонил над бортом корабля амфору с вином. Багровая струя пролилась в волны. Это была жертва морю.

Вел поднялся на возвышение кормы. Вскинув над головой ладонь, он медленно сжал пальцы в кулак. Наверное, он хотел сказать: «Держитесь за свои порядки, друзья! Вот так держитесь!»

Архидам, снова ставший кормчим, взялся за ручку катка, на котором намотан канат. Со скрипом пополз вверх якорь и повис на борту, словно огромная морская звезда. Вёсла дружно ударили о воду, подняв тучу брызг. Корабль рванулся вперёд.

Архидам с помощью матросов установил в гнезде мачту, закрепил её канатами с двух сторон, поднял к рее парус. Он тотчас же надулся ветром.

Вел стоял на корме и увлажнёнными глазами провожал удаляющийся берег. Сначала стали неразличимы лица, потом фигуры. Дома превратились в едва заметные точки. Только вершина горы с шапкой дыма была видна долго-долго.

«Удастся ли обитателям этого клочка земли удержать свои справедливые порядки? — думал Вел. — Или мир корысти и насилия зальёт их волнами, испепелит огненными потоками?»

За кормой тянулся белый след, словно кто-то невидимый бежал по зелёному лугу.

Пулена долго не мог понять, чем он разгневал жреца Толумену. Ведь он посещал храм Уни Владычицы [11] Уни или Юнóна, как её стали называть римляне, — этрусское божество. не реже, чем соседи, и приносил жертвы, насколько ему позволяли скромные средства. Родители, которых в один день унесла чума или ещё какая-то болезнь, оставили Пулене дом и небольшой виноградник в горах у Кортоны. [12] Кортóна — один из городов этрусского двенадцатиградья.

Толумена свирепел с каждым днём и совсем уже открыто бранил Пулену, называя его лентяем и бродягой, словно сам в его годы только и делал, что возносил молитвы богам. Вчера жрец выгнал Пулену из храма, крикнув ему в спину: «Иди прочь, брат áримы!» [13] Арима — на языке этрусков: обезьяна.

Тогда-то Пулене стало ясно, что всему виною арима. Мальчику подарил её чернобородый карфагенский купец, корабль которого разбило бурей. Он и арима добрались до берега на бревне. Карфагенянин называл животное арми, это на его языке значило арима; римляне, которых было немало в Кортоне, называли ариму по-смешному — симиа.