Александр Немировский - Я — легионер. Рассказы

Первое время арима тосковала по своему хозяину и, может быть, по сородичам в лесах Ливии. [14] Лúвия — древнее название Африки. Она лежала, сжавшись в комок, и по её мордочке катились почти человеческие слёзы. Но вскоре она привыкла к новому дому и полюбила мальчика. Стоило Пулене появиться, как арима бросалась к нему на плечо, обматывая для верности его шею хвостом, мальчик показал ариме нехитрые фокусы, которым принято обучать собак или кошек. Но, кроме того, безо всякого обучения, она забавно подражала людям, передразнивала их. Добрые люди за это на неё не обижались, а только радовались видя, как зверёк старается походить на человека.

Как-то в нундины [15] Нундúны — девятый день месяца, считавшийся в древней Италии базарным. Пулена отправился на базар, прихватив с собой ариму. В тот день на базаре было много земледельцев, привезших на продажу плоды, овощи и живность! Многие видели ариму впервые. Они гурьбой ходили за Пулене. Чтобы ещё больше рассмешить этих людей, мальчик как бы невзначай попросил:

— А ну-ка, дружок, покажи, как сердится сборщик податей, когда закрывают дверь перед его носом.

Арима повернулась, неуклюже почесала лапой за ухом и скорчила такую рожу, что толпа покатилась со смеху. От улыбки не удержался даже угрюмый смотритель базара по прозвищу «Не дам промаха». О нём в шутку говорили, что он последний раз смеялся при царе Миносе. [16] Минóс — мифический царь, правление которого относили к глубокой древности.

Может быть, Толумена был в это время в толпе и услыхал, как народ потешается над сборщиком податей, или он связал веселье и смех с тем, что в тот день храм Уни был пуст так же, как медная шкатулка для даяний. Во всяком случае, именно с этого дня он невзлюбил Пулену и его «богомерзкую тварь». Ненависть его распространилась на весь квартал, в котором обитали ремесленники. Они заметили, что жрец старательно обходил их жилища во время праздничных церемоний. А в сторону дома Пулены он демонстративно плевал.

— Да продай ты свою образину, — советовали соседи. — Зачем она тебе?

Другой на месте. Пулены так бы и сделал, чтобы не ожесточать могущественного жреца, но Пулена был молод и поэтому смел и упрям. К тому же он всё более и более привязывался к ариме: кроме неё, у него не было никого.

— А что ему сделала арима? — объяснял мальчик. — Укусила ли его, как пёс? Пробралась ли в погреб, как кошка? В храм я её не вожу. А то, что на базаре от неё много хохоту, так это правда. Но что в этом плохого? Надо же людям когда-нибудь посмеяться. Ведь недаром в народе говорят: «Тот другим помеха, кто не любит смеха».

Соседи покачивали головами. Нельзя было понять, одобряют они Пулену или осуждают его, а толстый, как боров мясник по прозвищу Пузан бросил угрожающе:

— Боюсь, что тебе будет не до смеха!

Дома их были рядом, так что яблони из сада Пулены свешивали свои ветви во двор Пузана. Ещё при жизни родителей Пулены Пузан подал жалобу в суд и добился, чтобы эти ветки были обрублены, хотя тень от них не могла ему мешать. Просто Пузан был злым, нехорошим человеком. К тому же он был известен как сплетник и наушник. В тот же день он передал жрецу, что Пулена плохо о нём отозвался. Мясник зарился на дом и виноградник Пулены и надеялся, что жрец расправится с непокорным мальчиком, и тогда Пузан получит его достояние. Есть же присказка: от дурного соседа в доме все беды!

Поймать и уничтожить ариму следовало в отсутствие Пулены. Жрец и его помощник не хотели поднимать шума во всём квартале: незачем восстанавливать против себя людей. Как на зло, в последние дни Пулена не расставался с аримой. Пузан, с нетерпением ожидавший награды, вызвался проникнуть в дом Пулены ночью, усыпив предварительно мальчика напитком из сонных трав. Жрец отверг этот план. Толумена был хитёр и коварен, как змей.

— Не торопись! — сказал он Пузану. — Разве тебе неизвестно, что скоро у Пулены день поминок?

Толстяк удивлённо вытаращил глаза:

— Ну и что?

— Видишь ли…

И жрец зашептал на ухо мяснику. Лицо Пузана округлилось в улыбке. Потирая руки, он радостно кивал.

Первое утро дня поминок было на редкость ясным. Тучи, которые с ид [17] Иды — часть этрусского, а затем и римского месяца. висели над горами, уплыли к морю, и долины рек и речек, текущих с Апеннин, были залиты светом. Казалось, и мрачный Циминский [18] Цимúнский лес — лес в предгорьях Апеннин, считавшийся непроходимым. лес насквозь просвечивался лучами Узила. [19] Узил — солнечное божество у этрусков. Здесь: солнце.

Поднявшись с постели, Пулена собрал в узелок заготовленные ещё с вечера блестящие чёрные фасолины — приношения мёртвым — и обратился к ариме с ласковыми словами:

— Побудь одна, дружок! Не могу я тебя взять на кладбище.

Арима грустно помотала головкой, словно понимая неизбежность разлуки.

Не успели затихнуть шаги Пулены, как проскрипела калитка соседнего дома и показалась голова Пузана с выпученными, как у жабы, глазами. Мясник действовал наверняка. Давно уже он подсмотрел место, где мальчик прятал ключ. Оставалось лишь перебежать дорогу, взять незаметно ключ и просунуть его в замочную скважину. Это отняло несколько мгновений. Тщательно прикрыв за собой дверь, Пузан вступил в полутёмный коридор и прошёл им в атрий. [20] Атрий — центральная часть дома у этрусков и римлян. Свет из квадратного отверстия в потолке падал на деревянную скамейку у стены, на ложе, покрытое узорной тканью, и большой сундук с блестящей медной обивкой. На сундуке сидела арима. Она вертелась, почёсывалась. Появление незнакомца не вызвало у неё и тени беспокойства.

Пузан приближался мелкими шажками.

— Малышка! — басил он. — Не бойся, малышка!

Выражение его лица было таким умильным, как в тот день, когда он делал предложение дочери пекаря, ещё не зная, что отец отказал ей в приданом. В шаге от сундука он резко вытянул вперёд обе руки и схватил ариму. Она рванулась. Но у Пузана была железная хватка.

— Вот и попалась, мразь! — прошипел Пузан, засовывая ариму в заранее приготовленный мешок.

Перед уходом из дома он приоткрыл дверь в сад, чтобы Пулена подумал, будто арима убежала сама.

Всё шло как по маслу. Никто не заметил, как Пузан покидал чужой дом, как прятал ключ. На пути в храм ему так же никто не встретился.

Жрец ждал в условленном месте. На измятом от сна лице Толумены при виде Пузана проскользнуло выражение злорадства. Всё было бы так, как задумал жрец, если бы ему не пришло в голову проверить содержимое мешка. Словно мясник мог ошибиться и поймать вместо аримы поросёнка.

Пузан, рассчитывавший на свою силу, недооценил ариминой ловкости. Стоило лишь приоткрыть мешок, как арима выскользнула, успев при этом укусить Толумену за палец.