Юрий Яковлев - Неприкосновенный запас (Рассказы и повести)

Наконец Таня решилась позвонить.

- Где ты пропадаешь? - спросила мама.

И по тому, как мама спросила: "Где ты пропадаешь?", по ее глазам и по ее спокойным движениям Таня поняла: мама ничего не знает. Тогда Таня сказала:

- Сядем.

Мама удивленно посмотрела на дочь и села. Таня тоже села.

- Ты ничего не знаешь? - на всякий случай спросила Таня. - К тебе не приходили из школы? И про пожар ты тоже ничего не знаешь?

- Про какой пожар? - мама поднялась со стула.

- Сиди. Не в этом дело. Я хочу тебе сказать... Я бросила школу.

Пройдет время. Многое забудется. Отойдет в тень. И будет казаться, что все произошло просто, как-то само собой. Вошла в дом. Сказала маме: "Я бросила школу".

Услышала ответ:

- Не городи чушь.

- Нет, я серьезно. Бросила. Поступила на работу.

- На какую работу?

- Как ты советовала - в цирк.

- Я тебе не могла советовать такую глупость.

- Вспомни, мама. "Тебе впору идти работать в цирк".

- Дай мне сигарету.

Мама долго курила, не произнося ни слова. Она переваривала новость, которую преподнесла ей Таня. Она мучилась и потому молчала. Она почувствовала себя беспомощной, старой, ни на что не способной. Дочь вышла из-под ее крылышка. Делает что хочет. Сегодня бросила школу и поступила в цирк. Завтра приведет за руку парня и скажет: "Знакомься, это мой муж..." Но после будет казаться, что мама просто надулась и молча курила.

Таня сидела на стуле. Прямая. Спокойная. Так, по крайней мере, казалось маме. Спокойствие дочери выводило ее из себя. Она с трудом сдерживалась. И потом ей тоже будет казаться, что Таня была спокойной. А Таня чувствовала себя побитой и чудом спасенной.

- Что ты собираешься делать в цирке? - глухо спросила мама.

- Не бойся, - сказала Таня, - я не буду выступать на манеже с клоунами. Работа у меня простая: я чищу клетки, чищу рыбу, ухаживаю за морскими львами. Они очень славные. Я тебе когда-нибудь покажу их. И вообще, мама, ты не волнуйся. У меня все в порядке... А в школу я никогда не вернусь.

Надо отдать должное маминой выдержке. Она не закричала. Не нахлопала дочку по щекам. Она молча курила. И все силилась найти смысл в поступках дочери. И не находила этого смысла. Чтобы легче понять дочь, она вспомнила себя в Танины годы.

- Я тоже бросила школу, - тихо сказала мама. - Но я не делала глупостей, не поступала ни в какой цирк, а ушла на фронт. Стала зенитчицей. По ночам мерзла на посту и прислушивалась к шуму моторов. Один раз обнаружила самолет, который там, впереди, прозевали. Подняла батарею по тревоге. Самолет отогнали. Потом про меня написали в газете "Тревога". У меня где-то хранится эта газета...

- Мама, все будет хорошо, - тихо сказала Таня. - Вот увидишь. Я поступлю в вечернюю школу. Ты уж не сердись.

- От тебя пахнет рыбой, - сказала мама.

- Ну да, мы с Викториной Сергеевной начистили тридцать килограммов. У меня руки покраснели.

Мама встала и пошла на кухню.

Что еще было в этот день? Ах да, опять на глаза попался Павлик. Он нес в комнату чайник.

- Я купил Нине цветов, - сообщил он, глядя в стенку.

- Молодец, - похвалила его Таня. - Она была счастлива?

- Да, она обрадовалась. Она сказала, что я первый, кто купил ей цветы... Но лучше бы я купил их тебе.

- Иди пить чай, - отрезала Таня.

- Успею... Ты не думай, она в самом деле обрадовалась. Потом я угощал ее мороженым.

- Тебе больше некому это рассказывать?

- Некому. Я ребятам не говорю. Они ведь только посмеются. Я и цветы завернул в газету, чтобы никто не смеялся. А что?

- Все в порядке, - сказала Таня и пошла к себе.

- Рыжая команда, как наши дети?

- Резвятся.

- Как у них животы?

- В порядке.

- Ты им не давала рыбы?

- Нет.

- Не врешь?

- По одной рыбке.

- Подлизываешься. Надо завоевывать любовь не рыбками. За рыбки каждого полюбят. А ты без рыбок.

- Я им витамины давала.

- Лопают?

- Еще как!

Таня стояла в клетке. На ней был огромный фартук до земли и косыночка, которая аккуратно скрывала волосы. Из бассейна торчали три острые мордочки. Массивных гладких тел не было видно, и казалось, что их вообще нет, а есть маленькие зверьки с маленькими мордочками. Они выглядывали из воды и смотрели то на Таню, то на Викторину Сергеевну.

Дрессировщица скинула норковую шубку и бросила ее на стул, как будто это был простой засаленный тулуп.

- Мы отправляемся на манеж, а ты заканчивай уборку.

В ее голосе звучали командные нотки. Но они не обижали Таню, девочка очень точно улавливала за ними добродушную иронию. Ей даже нравились эти нотки: самой бы неплохо научиться.

Таня спрыгнула из клетки на пол. Викторина Сергеевна скомандовала:

- Мальчики-девочки, на берег!

Три зверя внимательно выслушали распоряжение и стали выбираться из бассейна. И сразу превратились в больших лоснящихся морских львов. Они весело лаяли и шлепали ластами. Морские львы обступили дрессировщицу и тыкались в колени своими мокрыми мордочками.

- Лель, не отталкивай Зину! А ты все спишь на ходу, Тонни? Кому я говорю? Тонни! Дети, на манеж! А ты, рыжая команда, закончишь уборку, приходи тоже. Начищенная рыба есть? Опять дали мелочь костлявую! Надо бы самого завхоза накормить такой рыбой.

Таня стояла рядом и наблюдала за Викториной Сергеевной. И прислушивалась к ее словам, к ее ноткам.

В дверях появилась Рита. Она все время вертела ногой, одетой в красивый чулок, и казалось, что нога у нее заводная. А оранжевая шляпа была похожа на абажур: круглая, с проступающими ребрышками каркаса. Может быть, когда-то внутри светила лампочка, а теперь абажур надели на голову.

- Манеж готов, реквизит на месте, - сказала Рита.

- Спасибо, деточка. Идем!

Викторина Сергеевна шла впереди, морские львы, хлопая ластами, переваливались за ней. Таня осталась одна. Рита все еще стояла в дверях и вертела заводной красивой ножкой.

- Вкалываешь? - спрашивала она.

- Вкалываю, - отвечала Таня.

- У вас тут рыбой пахнет. Фу!

- Я привыкла. Мне даже нравится...

- Ты прямо как Золушка. Культурная девушка. И вкалываешь. А меня Вальтер Мокин обещал взять в номер. Я способная.

- Ты способная. У тебя получится.

- Я тогда тебя перетяну. Ему много девушек потребуется для номера.

- Спасибо, Рита. Я уж лучше здесь, со своими мальчиками-девочками.

- Ну, приветик!

Рита повернулась на своей красивой ножке, как флюгер от порыва ветра. И исчезла.

Если бы кто-нибудь сказал Тане, что это чувство называется любовью, она бы очень удивилась. Она бы пожала плечами и ничего не сказала бы в ответ. Потому что это была не любовь и не дружба, а нечто другое, что имеет старое прочное название. Нет, у этого чувства вообще не было названия, потому что ни один человек на земле не мог испытать этого. Это было ее, Танино, чувство. И назвать его можно было только Таниным именем, как называют именем мореплавателя открытую им землю.