Симон Соловейчик - Ватага «Семь ветров»

— Пусть учатся, кто им мешает? — сказал Леня Лапшин, давно уже вернувшийся из своей Громославки, но почти ничего не рассказывавший о путешествии. — Кто им мешает?

— Не знаю кто, но это ведь отговорка… Все равно мы должны… Ну чтобы всем жилось по-человечески, ну что тут долго говорить!

— Да, ребята, говорить не надо, формулу в один миг не найдешь. А может, не надо и формул… Давайте просто подумаем: кому сейчас в классе тяжелее всего? Кому больше всех нужна наша помощь, поддержка? — сказал Каштанов.

— Валечке Бурлаковой, — сказала Галя Полетаева. — Она все время с братом и сестрой сидит, а они болеют, в детский сад не ходят…

— Пашке, — сказал Саша Медведев, — Паше труднее всех, — повторил он, и Паша Медведев похолодел: неужели он расскажет сейчас про его тетрадь и про все, что с ней связано?

— У Паши мать в вечерний техникум пошла, он от плиты не отходит, готовит на всех, — сказал Саша.

— Да брось! Ты что! — Паша вздохнул с облегчением. — Подумаешь, у плиты. Я уже научился. Я вчера рулет картофельный с мясом сделал!

И тут Клава Киреева голос подала…

Позже Каштановы говорили между собой, что из-за одних этих слов бывшей Керунды стоило им работать.

— Тане Прониной плохо, — сказала Клава. — Ее во дворе у нас только и зовут, что крысенком, крысой… И всю жизнь она крысенок, как и живет — не знаю…

— А что с этим сделаешь? — нерешительно сказал Каштанов.

— Что-нибудь можно сделать, — задумался Костя Костромин.

Донжуан Саша Медведев разволновался:

— И вообще — почему наши девчонки должны чахнуть? Все-таки они наши!

Так было и решено: ни одной чахлой девчонки в текущей пятилетке!

Клава Керунда — королева, ей везде хорошо, всюду ее верх… А вот Проша из компании Керунды… Сидит на уроках неподвижно, и только иногда по тонкому, острому, худенькому личику пробегает какая-то волна, какая-то тревога, словно Таня спорит с кем-то, защищается, и ей больно.

Мучительная гримаса человека, которому снится дурной сон.

Да ведь и вся жизнь Тани Прониной была дурным сном.

Дома ее ругали за то, что она неряха, бездельница, плохо учится. Тане казалось, что она одним видом своим раздражает отца и мать, и она бежала из дома при первой возможности, за что ей еще больше попадало. В школе тоже каторга. Способностей за собой Таня не знала, с первого класса привыкла отвечать на любой вопрос молчанием, так что учителя считали ее упрямой и своенравной. Она ходила с Керундой на танцы в клуб — но кто с ней будет танцевать, с дурнушкой такой, с крысенком? И одета она совсем не для клуба, и колечко у нее самое дешевенькое, медное, с красным стеклышком, за рубль сорок в табачной лавке купленное… Получше чувствовала себя Таня в компании ребят, собиравшихся вечером у них в подъезде, тут был у нее и свой защитник. Но ведь у них в компании какие порядки? Сегодня Длинный ее обнимает при всех, сегодня она Длинного девушка, а завтра он уступит ее кому-нибудь из своих дружков, если захочет, и Таня знала, что она так же безропотно будет сидеть с другим, потому что у них все девчонки так, и если не послушаться, нарушить закон — изведут. И за меньшее доставалось ей. После первого коммунарского дня Боша, Света Богомолова, рассказала в компании, что Таня была «урюк», так ведь сколько хохоту было, как только ни обзывали ее, потешаясь и зная, что Крысенок не ответит. А один собрал в кулак ее маленькое остроносое личико: «Смотрите, вот урюк! Урюк!»

Но ведь сказано было: ни одной чахлой девочки!

Таня и знать не знала, что из-за нее собралась в классе самая большая куча мала — или Совет задачи, как говорил Каштанов Наталье Михайловне Фроловой, не любившей слишком вольных слов.

Задача: спасти Таню Пронину… От чего? От кого? Все было неясно.

— Да к ней и не подойдешь, — сказал Саша Медведев.

Он пытался поговорить с Прошей на перемене, но она почему-то посмотрела на него с ненавистью: «Отстань! Отойди!»

— Снимем тебя с донжуанов, Сашок, — сказала Маша Иванова. — Мальчишка называется…

— Может, провожать ее из школы и в школу? — предложил Сережа Лазарев.

— Что же ей теперь — под конвоем ходить?

Костя повторял:

— Давайте, ребятишки… Давайте… Что-нибудь… Чтобы напрострел! — А у самого тоже ни мыслишки.

— У нее собственного достоинства нет, — сказала Галя Полетаева и покраснела, испугалась, что так и про нее могут подумать. Но храбро закончила: — Позволяет мальчишкам, вот они и рады… Сама себя за никого считает…

— Ну нет, ну нет, так что? Без тебя знаем, что нет! А что ты предлагаешь?

Костя повернулся к Мише Логинову:

— А что есть достоинство, с точки зрения лорда-толкователя?

Миша Логинов поправил замечательную свою прическу, за которой он ездил в Москву, на Новый Арбат, пробурчал какое-то «парам-парам, парам» и обнародовал свое толкование:

— Есть некто Икс… У него свое «я»… Икс сам не унижает его и никому не позволяет унижать… Вот это — достоинство.

И прояснилась задача, условия ее стали определеннее.

Надо что-то такое сделать, чтобы Таня могла собой гордиться… Чтобы она безусловно — и не понарошку, а в действительности! — лучше всех оказалась… Чтобы она начала уважать свое «я», говоря словами Миши Логинова.

— Может, с ней позаниматься, чтобы она пятерок нахватала? — предложил Саша Медведев.

— Так сразу и нахватает она пятерок…

— Я знаю, что надо делать! — закричала Аня Пугачева и ладошками по столу забарабанила от восторга. — Я знаю! Я давно собиралась!

Ну и хохотала куча мала, услышав Анино предложение!

Остановиться не могли, животики надорвали.

— А что вы — струсите? Струсите? — не отступала Аня.

И предложение ее было принято.

На другой день после уроков Аня Пугачева шла за Прошей неотступно:

— Ты куда?

— Домой, куда?

— Я с тобой!

— Иди.

— А что ты так грубишь — «иди»?

— А чего я тебе сгрубила? Иди!

Проша страсть как не любила этих «хороших» девочек, этих маминых дочек, чистеньких, ухоженных, с пятерками и четверками в дневниках. Все они хвастаются, выставляются, а на других и не смотрят, будто и не люди вокруг них.

— Ну все равно я от тебя не отстану, — шла за ней Аня. — Кострома записался, Игорь, Сергей, я, Наташка Лаптева, Маша Иванова и даже Валечка Бурлакова, а она знаешь какая трусиха? Она даже песни про войну слушать не может, боится!

Проша молчала. Какое ей дело до Валечки Бурлаковой, и чего к ней вдруг пристали? Чего от нее хотят? Таня всегда пугалась, когда видела, что от нее чего-то хотят.

— Нас быстро научат, — говорила Аня, не отставая. — Потом три дня на сборе, и все. Представляешь себе, какими вернемся? Будем вот так ходить, нос задрав, вот так! Ты любишь нос задирать?