Лев Кассиль - Ход белой королевы

Водитель резко тормозит аэросани, останавливаясь у края овражка, мешающего подъехать прямо к лыжне. Я выскакиваю на ходу, за мной Наташа, прихватившая доверенный ей Коротковым хрустальный кубок. Вываливается через борт аэросаней, плюхаясь в снег, Сергунок, увязавшийся за нами. Он разом проваливается в глубокий сугроб. Наташа сует кубок в руки оторопевшему Сергунку, чтобы тот подержал пока приз, и бежит к Чудинову. Я обгоняю ее.

- Степан! Дорогой! Поздравляю! - кричу я еще издали.- Новая чемпионка пополам со старой, и кубок дома!

Чудинов делает вид, что его сейчас занимает главным образом боль в ноге.

- Вот, понимаешь, растянулся не вовремя! Но дело сделано. Теперь уж можно и без меня.

Оттолкнув меня в сторону, так что я невольно сел в сугроб, прямо в снег перед Чудиновым бросается на колени Наташа. Я понимаю, что мне тут сейчас, собственно, делать нечего, встаю и отряхиваюсь. А Чудинов смотрит на опустившуюся подле него Наташу. Глаза у нее запавшие, усталые, но такие благодарные!

- Спасибо, Наташа,- просто говорит Чудинов и вдруг неожиданно, порывисто и неловко целует ей руку, которую она положила ему на плечо. И не отпускает, придерживает ее кисть своей щекой.

Оба они одновременно бросают взгляд в мою сторону. Но я отряхиваюсь. Мне снег попал за шиворот, мне сейчас не до них. Я им всячески доказываю это, старательно выгребая из-под воротника белые тающие, комочки.

- А вы не сердитесь, что я так и не обошла?

- Наташа,- слышу я голос Чудинова за своей спиной и вычищаю снег из ботинок,- ведь фактически вы же победили. Вы ее выручили, это все понимают. А вы еще будете так ходить!

- Ну, все-таки время я могла показать лучшее.

- К черту время! К чертям секундомер! Меня сейчас это не интересует... Молодец вы. Спасибо!

- Это вам спасибо,- совсем тихо проговорила Наташа.- Я же знаю, Степан Михайлович, что без вас... Это же вы меня вытащили, вы вернули к жизни...

"Так,- подумал я,- сейчас начнется".

И действительно, Чудинов быстро сказал:

- Ей-богу же, это недоразумение, Наташа! Право же, это не я вас тогда...

Наташа досадливо перебила его:

- Да не о том я. Не понимаете?.. Вы же меня заставили снова поверить в себя, вернули на лыжню.

- Наташа,- еще тише проговорил Чудинов,- я вам давно хотел кое-что сказать, но решил уж после состязаний...

- Опять что-нибудь насчет подколенного угла или голеностопного сустава? озорно спросила Наташа.

- Да ну их к лешему! - воскликнул Чудинов и покосился в мою сторону, а потом махнул рукой.- Нет, Наташа, хватит! Я...

Но тут водитель аэросаней внезапно включил мотор, прогревая, и мажорный неистовый рев его заглушил все, о чем говорил Наташе Чудинов. Обернувшись к ним, я видел только бесконечно счастливое лицо девушки. Шел неслышный для меня разговор, только губы двигались. А глаза у обоих были неподвижны, устремленные друг на друга.

Водитель несколько поубавил газ. Я почувствовал, что кто-то тянет меня за рукав. Это перебравшийся через сугроб Сергунок пытался обратить на себя мое внимание. Одной рукой в варежке и подбородком он, напыжившись и прижимая к животу, кое-как удерживал тяжелый, оправленный в серебро хрустальный кубок. На раскрытой, красной от мороза ладони другой его руки я увидел... большую коричневую пуговицу, имеющую форму футбольного мяча с выпуклыми дольками.

- Дядя Карычев, чеперь уже вшё можно шкажать? - настойчиво шептал Сергунок сквозь зубы, в которых торчала снятая варежка.

Я быстро прикрыл ладонью его растопыренную пятерню:

- Погоди минутку, Сергунок.

Поддерживая Чудинова, Наташа вела его к аэросаням. Вот они оба уселись. Наташа виновато оглянулась на меня, потому что места в санях теперь для меня уже не оставалось. Я успокоительно помахал рукой. Загрохотали выхлопы, в размытый радужный круг слились лопасти бешено завертевшегося пропеллера. Нас с Сергунком запорошило алмазной пылью.

И они унеслись.

Я принял из рук Сергунка тяжелую хрустальную чашу в серебре. Им там обоим, на мчавшихся по снежной долине аэросанях, сейчас было уже не до приза...

А Сергунок все протягивал мне на ладони пуговицу.

- Ну чего же, дядя? Ведь теперь можно уже сказать... как мужчина мужчине. Вы же сами обещались... Я же уговор сдержал. Теперь уже все кончилось?

Я поглядел вслед серебряному вихрю, который уносился к белому горизонту, оглашая всю округу громом и сея осколки радуг.

- Нет, Сергунок, по-моему, сейчас только все и начинается.

(Конец рукописи Евгения Карычева.)

ЭПИЛОГ

Теперь вы знаете, о чем рассказывал в своей повести Евгений Карычев.

Я увез его рукопись в своем чемодане, поспешая на Белую Олимпиаду в Италии. По дороге, в вагоне, я еще раз перечитал ее, и оставшиеся в ней неясности еще более раззадорили меня. Но я не сомневался, что предстоящая встреча с Карычевым рассеет все сомнения...

Вы, вероятно, помните, как проходили в Доломитовых Альпах зимние Международные олимпийские игры, и нет нужды еще раз подробно рассказывать здесь обо всем, что довелось нам увидеть на безукоризненной ледовой глади горного озера Мизурина, на зеркальном, залитом потоками электрического света поле олимпийского стадиона в Кортина д'Ампеццо, на знаменитом лыжном трамплине "Италия", на крутых склонах Доломитов, где флажки отмечали ворота гигантского слалома, и на лыжне международного Снежного стадиона. Но, как вы понимаете, у меня был свой особый интерес к тому, что разыгрывалось в те памятные дни на белых просторах альпийских заснеженных лугов, над которыми отвесной стеной уходили вверх, к ярко-синему небу, розовые громады Доломитов.

Я с нетерпением ждал событий, которые должны были составить содержание последней, еще не дописанной главы повести Евгения Карычева.

Как известно, эта зима в Западной Европе была на редкость снежной. Виноградники Италии и Прованса оказались погребенными под сугробами. Снежный буран гулял по Европе. Когда мы попали в Рим, "вечный город" предстал пред нами таким, каким его никогда не видали и сами итальянцы. Толстый слой снега укутывал пальмы в садах Пинчо и Боргезе на древних холмах. Вьюга свистела в каменных пролетах Колизея и свивалась в метельную воронку, крутившуюся в старинном амфитеатре. Перед собором Святого Петра ватиканские монахи играли в снежки. Призрачные снежинки роились в сумраке Пантеона, проникнув через круглое отверстие в куполе, и таяли на старинных плитах, своей скоротечностью как бы подчеркивая невообразимую долготу веков, память о которых хранили эти стены. Замерзли венецианские каналы, и дворцы, лишенные отражения, словно осели по пояс в камень набережных. Свирепые белые вихри шатались но дорогам Европы, заметая их. Тысячи машин застревали в заносах, и в газетах, которые я читал по дороге, когда наш поезд часами простаивал на занесенных перегонах, острили, что Королева русских снегов явилась на Олимпийские игры, стеля за собой через всю Европу белый шлейф метели...