Лев Кассиль - Ход белой королевы

А дальше начинался крутой спуск с поворотом, настолько крутой, что шедшие впереди гонщицы из осторожности сбавили ход и шли, как говорят лыжники, "плугом": они приседали, для устойчивости слегка разводя задки лыж утлом, чтобы сохранить равновесие и избежать падения, вполне возможного на такой крутизне.

Теперь уже хорошо было видно через бинокль, как лыжница под номером "38" не только не сбавляет хода, но идет бесстрашно по этому крутому спуску, словно по равнине, на полной скорости. В головокружительном скольжении вылетев с поворота на последнюю прямую, она стала обходить Гунгред.

Вот она оказалась уже за спиной Бабуриной.

Только грозная Микулинен была еще впереди и казалась недосягаемой.

- Ура!.. Ура!.. Скура...това!..- кричали вокруг нас со всеми интонациями, которые возможны в языках, которыми изъясняется человечество.- Ура! Ура!.. Скура... това!..

Микулинен, напрягая все оставшиеся силы, одновременно отталкиваясь обеими палками, судорожно дыша полуоткрытым ртом, мчалась уже мимо трибун, когда на последних десятках метров ее настигла Скуратова и недалеко от линии финиша на пол-лыжи обошла.

Валясь от страшного утомления, но все еще прядая вперед, она почти упала на руки подоспевшего Чудинова, припав виском к его плечу. Он бережно отвел ее в сторону от лыжни, и она лишь через минуту, устало подняв голову, заглянула ему снизу в лицо.

В азарте мы и не учли, что Скуратовой, собственно, не нужен был этот последний рывок. Она же вышла на два номера позже Микулинен, и, значит, судьба гонки решилась уже за несколько минут до того, как лыжницы показались на дорожке у трибун. Но, должно быть, и Наташе было не до рассуждений у финиша... В великолепное время, которого еще никто не показывал на лыжне в Италии, прошла десятикилометровую олимпийскую дистанцию Наташа Скуратова - 36 минут 10 секунд.

Я видел, как с трибун, перепрыгивая через ряды, мчался Карычев. Толпа окружила победительницу. Сотни вспышек фотоаппаратов замигали вокруг Наташи. И я сам уже не мог пробиться туда.

* * *

А вечером на Центральном олимпийском стадионе, деревянные, полированные под цвет карельской березы трибуны которого были заполнены интернациональной публикой, восемь герольдов в шляпах с перьями, в цветных камзолах, в зеленых плащах на алой подкладке поднялись на возвышение и протрубили в свои трубы. Началась так называемая "церемония официала протоколяра".

Лучи прожекторов скрестились на пьедестале почета, за которым в высоко поднятой плоской чаше светильника пылал уже одиннадцать дней не угасавший священный олимпийский огонь. На высокой мачте взвилось алое знамя. Ветер величаво стекал с его складок, в которых трепетала пятиконечная звезда над скрещенными изображениями молота и серпа. Зрители на трибунах встали, обнажая головы, услышав загремевшие над стадионом мерные аккорды Государственного гимна СССР. Поднявшийся на возвышение перед светильником президент Олимпийского комитета под овации многих тысяч самых азартных представителей благородного всесветного племени болельщиков вручил Наталье Скуратовой - СССР - Большую золотую медаль олимпийской чемпионки, которая покоилась в изящном футляре с бархатной подкладкой. И снова весь стадион, сливая в дружном восторге свои чувства, стал скандировать ставшее с сегодняшнего утра модным в Кортине:

- Ура!.. Ура!.. Скура-това!

В тот же вечер в отеле "Тре Кроче" на Наташу был надет лавровый венок чемпионки мира, и прибывшие в отель представители Международной лыжной федерации торжественно объявили, что Наталья Скуратова ныне провозглашена Белой королевой на весь год.

- Хороша Наташа, а главное - наша! - пошутил кто-то из спортсменов, заполнявших в этот торжественный момент зал отеля "Тре Кроче".

Здесь наконец я смог поговорить с Карычевым, который увел меня к себе в номер, как только закончился церемониал.

- Ну, вот и все! Теперь можно кончать повесть.- И Карычев сладко потянулся.

- Послушай,- сказал я, разворачивая рукопись перед ее автором.- Все это, понимаешь, довольно занятно. Но ты многое не договорил, есть какие-то непростительные умолчания. Например, вся эта история со спасением. Ведь читателю интересно же знать, как там дальше происходило. Узнала ли Наташа, кто ее спас, в конце концов?

- Так ведь не это же главное в повести,- возразил Карычев.- Это я просто так рассказал, как в жизни произошло.

- Однако ты об этом все-таки пишешь в повести.

- Я пишу все, как было. Я ведь журналист, а не писатель. А вообще, если это мешает, можно всю ту историю выкинуть, повесть ведь совсем не про это... Мне казалось, что характер Чудинова дан довольно ясно. Будет он тебе признаваться!

- Да,- согласился я,- характер Чудинова мне ясен, и уж он, во всяком случае, не станет присваивать чужие подвиги себе.

- То есть? - насторожился Карычев.

- Ну, вот что,- не выдержал я.- Вот что, дорогой мой друг, хочешь, я тебе помогу закончить повесть и скажу, как это было в жизни?

- Ну, валяй, валяй... интересно! - подзадоривал меня Карычев.

- Так вот,- продолжал я.- Это, милый мой, ты тогда их во время бурана вытащил.

Карычев посмотрел на меня ошарашенно.

- Поздравляю!..- буркнул он.- Блестящее открытие! Новый Шерлок Холмс. Интересно, как это ты додумался?

- Да, да. Не финти, пожалуйста. Ты в тот вечер прилетел в Зимогорск, застрял из-за бурана на аэродроме, верно? И, конечно, услышав, что стряслась такая история с девушкой и ребенком, ты немедленно полез туда в самую пургу. Я ведь, дорогой мой, тоже знаю немного твой характер... Так, значит, пошел на поиски, и тебе посчастливилось первому набрести на них. Понятно? Затем, когда ты узнал, что в поисках участвовал Чудинов, ты, всю жизнь мучавшийся тем, что обязан ему своим спасением на Карельском перешейке, решил не открываться тоже. Скромность Чудинова тебе давно не давала спокойно спать. И, кроме того, тебе ведь очень хотелось свести поближе своего друга с Наташей, а тут такая романтическая почва для сближения!.. И действовал, конечно, ты чрезвычайно благородно, тем более, что, честно говоря, Наташа тебе ведь тоже самому нравилась. Верно?

- Психолог! - угрюмо проворчал Карычев.

Я безжалостно продолжал:

- Ну что, дальше идти или хватит?

- Валяй, валяй, погляжу, куда тебя занесет,- усмехнулся Карычев.

- Так вот... Ты вернулся в номер гостиницы раньше задержавшегося Чудинова.

- Ну, допустим,- вызывающе бросил мне Карычев.- А куртка? А пуговица?

- Ну, это уже пустяки. Не стоит большого труда догадаться. Увидев твою куртку на стуле в номере, Чудинов, конечно, принял ее за свою. (Ведь я же помню, что в самом начале твоей повести ты говорил о снимке, где вы оба изображены в одинаковых заграничных куртках.) А когда Чудинов заснул, ты ночью подменил куртку, а для вящей убедительности сам оторвал у Чудинова пуговицу. Кстати, именно эту пуговицу ты после и вернул хозяину. Потому у Сергунка и оказалась после гонки та твоя пуговица, что досталась ему во время бурана. Она-то и заставила в конце концов заподозрить тебя. И таинственная маска на карнавале - это, конечно, тоже ты. Уж это, откровенно говоря, грубая работа. Ну что, припер?