Иван Соколов-Микитов - Голубые дни

Пойманного журавленка летчик привязал за ногу к опрокинутому самолету.

«Я не знал, чем питаются журавли, и стал приносить из болота лягушек, собирал ягоды» — так рассказывал потом о своих заботах летчик.

Больше недели летчик и журавль жили одни в лесу. А через несколько дней летчика нашли. Прилетевший самолет сбросил ему записку, пакет с продовольствием и ружейными патронами. Скоро к самолету вместе с бортмехаником пришли люди.

Работы было много. Нужно было расчистить в болоте место для взлета, сделать настил из бревен, чтобы не завязла машина. Когда все было готово, летчик посадил в кабину своего журавленка, дал газ и благополучно взлетел.

С ближайшего пункта, где ему пришлось заправлять бензином машину, он послал в свой отряд такую телеграмму:

«Все благополучно, вылетаю журавлем. Встречайте».

Непонятная телеграмма наделала много хлопот в штабе лесного авиационного отряда. Там никто не знал Журавлева (на телеграфе переделали слово «журавлем» в «Журавлева»). «Наверное, это приехало наше новое начальство, — сказал начальник штаба. — Нам нужно его встретить».

Самолет летчика Ермакова на аэродроме встречали по форме. Едва показалась в небе машина, на аэродром вышел дежурный начальник. Почтительно подбежал он к приземлившейся у старта, еще катившейся по земле машине. Из кабины виднелось знакомое лицо Ермакова. Пассажиров в самолете не было видно. Закинув на лоб очки, Ермаков приветливо улыбался.

— Здравствуйте, товарищи! — сказал он, останавливая мотор.

Держа под козырек, дежурный начальник осторожно спросил:

— А где же товарищ Журавлев?

— Журавлев?.. Товарищ Журавлев со мной, в кабине.

Дежурный осведомился тревожно:

— Может быть, товарищу Журавлеву дурно?

— Быть может…

Лицо летчика сияло. Обеспокоенный дежурный заботливо заглянул в кабину. Там, на сиденье наблюдателя, прихлестнутый поясным ремнем, спокойно сидел… журавль. Увидев нежданного гостя, дежурный рассмеялся:

— Так вот ты какого нам Журавлева доставил! А мы тут головы ломали думали, новое наше начальство летит.

Прибывшего журавля поселили на аэродроме. Скоро он привык к людям и, важно выступая, ходил возле поднимавшихся и садившихся крылатых машин. На аэродроме новый гость чувствовал себя как дома.

Новая жизнь очень понравилась журавлю. Он стал брать из рук угощение и совсем перестал бояться людей. Днем и ночью он был с людьми, работавшими на аэродроме.

Осенью, в положенный срок, журавль начал учиться летать. Вытянув шею, он брал разбег против ветра и, как разбежавшийся самолет, отделялся от земли. Сделав круг над аэродромом, журавль благополучно и аккуратно приземлялся.

Следя за его полетом, летчики с уважением говорили:

— Здорово летает наш Василий Иванович!

Однажды, особенно увлекшись, Василий Иванович улетел на соседнее болото и пробыл там почти весь день.

Под вечер, когда в отряде начинались учебные полеты, он услыхал звук запускаемых моторов и тотчас вернулся.

С тех пор он часто улетал на болото, но каждый раз возвращался на звук мотора. Присутствовать на аэродроме при вылете самолета он как бы считал своей служебной обязанностью.

Поздней осенью, когда потянули на юг журавли, Василий Иванович, говорят, порядочно заскучал. Курлыкавшим в небе крылатым землякам он отвечал своим журавлиным приветствием и, подняв крылья, тревожно носился по аэродрому.

Иногда, заслышав печальный голос отбившегося земляка, дикие журавли, разбив строй, долго кружили над аэродромом, как бы приглашая с собой в долгий полет; но подниматься высоко в небо Василий Иванович не решался.

Это было в Барсуковском колхозе. Два охотника пошли порошею тропить белок. День был мягкий, туманный, охотничий. Охотники шли по лесу, искали белок и напали негаданно на медвежьи следы. Один след был крупный, величиною в лапоть, а рядом два маленьких, точно напечатанных на мокром снегу. Это прошла медведица с двумя медвежатами-лончаками.

Охотникам хотелось выследить берлогу, и они пошли по следу. Скоро маленькие следы пропали, а крупный уходил в лес. Охотники стали оглядываться, осматривать ближние деревья. На одной густой елке, вытянувшись по сучьям и затаившись, сидели два медвежонка. Один охотник прислонил ружье и, подтянув пояс, полез на елку.

Медвежата зашевелились и, продираясь по сучьям, забрались от охотника под самую макушу. Одного медвежонка охотник схватил за заднюю лапу, стал отдирать от елки. Медвежонок кусался, отчаянно скулил. Охотнику было трудно поворачиваться на дереве, он отодрал медвежонка и бросил вниз. Падая, медвежонок напоролся глазом на сук и свалился на землю мертвый.

Другого медвежонка охотник с большим трудом живьем снял с дерева. Этого медвежонка охотники положили в мешок и принесли на деревню.

Около медвежонка собралась вся деревня — малые и большие.

Медвежонок был косматый, очень смешной. Около него толпились колхозные ребята и смеялись.

— Надо его привязать под елкой и караулить, — сказали охотникам на деревне. — Медведица обязательно к нему вернется.

— Это верно, — сказали охотники, — мать обязательно должна воротиться к своему дитю…

Вечером охотники пошли в лес. По следам было видно, что медведица ходила кругами, но к самой елке не приближалась.

Охотники сделали на елке из кольев «сижу» и привязали под елкой медвежонка. Ночь была темная. Медвежонок рвался внизу, жалобно скулил. Всю ночь охотники слышали, как вокруг ходила медведица, подзывала медвежонка. Под утро она подошла под дерево и стала кормить. На дереве, было слышно, как сосет и чмокает внизу медвежонок.

Охотники просидели на дереве до самого света, а когда рассвело, увидели, что старой медведицы уже нет, под деревом спокойно спит накормленный матерью медвежонок. Они тихо спустились, посадили спящего медвежонка в мешок и принесли в деревню.

Целый год после этого он жил на колхозной мельнице, и колхозники поили его молоком, угощали медом. Он брал в лапы бутылку, опрокидывался на спину и сосал из горлышка, как сосут грудные ребята соску. Сладкий мед ему очень пришелся по вкусу, и он на мельнице стал сладкоежкой.

Это было ранней весной. Лес еще не успел одеться. С ружьем за плечами я тихо шел по знакомой глухой тропинке, покрытой опавшей хвоею. Вдруг впереди послышались тихие, необыкновенно приятные звуки. Мне показалось, что здесь собрались настоящие музыканты, играют на флейтах, свирелях и еще на каких-то мне неведомых инструментах.

Прислушиваясь к незнакомым звукам, я стал осторожно подкрадываться. Прячась за деревьями, я скоро увидел над самой тропинкой около двух десятков соек. Рассевшись на сучках соседних деревьев, сойки приятно пели и как-то особенно весело щебетали. Можно было подумать, что я попал на самый настоящий лесной концерт.