Виктор Лагздынь - Цепная реакция

— Что?.. Ну скажи же, что? — принялся за него Ивар.

— Как ты их вообще мог увидеть? — Вилис двинулся дальше. — Кабаны появляются лишь поздно ночью. И, главное, они такие чуткие… Глаза у них не очень, зато уши — о-хо-хо! И нюх! Если бы не ветер, они бы учуяли тебя за полкилометра.

— И они… Они бы меня испугались? — Ивару это казалось невероятным. — А я думал… Вдруг накинулись бы на меня?

Вилис посмотрел на него весело.

— И сожрали?… Не бойся, это тебе не львы. Вот если их ранить — тогда наверняка кинутся. Или если поросята совсем маленькие и кабанихе кажется, что им угрожает опасность. Тогда, старик, плохи дела!

— А я бы удрал. — Ивар почувствовал себя храбрецом, не то что четверть часа назад. — Как дал бы дёру! Что бы они мне сделали?

— Никуда бы ты не удрал. Они только на вид такие неповоротливые… Самец ещё может промчаться мимо, если успеть отпрыгнуть. А уж от разъярённой кабанихи не спасёшься!

У Ивара по коже снова поползли мурашки, будто вдруг резко похолодало. Он шёл позади Вилиса и боязливо озирался. Да, в некотором отношении идти замыкающим не очень-то приятно.

К счастью, впереди, между деревьями, показалась серая дощатая стена. Сарай! Они уже подошли к плиенской усадьбе.

Обрадовался один только Ивар. Вилис опять нахмурился, помрачнел, и чем ближе они продвигались к дому, тем медленнее становились его шаги.

Ребята прошли мимо клумбы, где росли флоксы и на удивление рослые штокрозы, остановились позади двора. Было тихо, и чуткое ухо Ивара различило странное негромкое гудение. Трудно было понять, откуда оно исходит. Лишь когда Вилис двинулся к клети, а Ивар по привычке за ним — всё стало ясно.

Под навесом, на самодельной скамеечке сидел страшный-престрашный дед; по крайней мере, таким он показался Ивару. Высокий, сухой и очень-очень старый, с угрюмым морщинистым лицом, на котором выделялся большой нос, весь покрытый сетью красных прожилок. Лысую голову деда с висков и затылка окаймляли жидкие седые волосы.

Рядом с ним, у стены, стояла гладкая увесистая дубинка с гнутым сучком вместо ручки на одном конце и гвоздём на другом. На ребят дед не обратил ни малейшего внимания. Сидел совершенно неподвижно на своей скамеечке и гнусаво тянул какую-то бесконечную мелодию.

Ивар сообразил, что это и есть старый Ку́дис, бывший плиенский лесник, от которого наследовал должность в лесничестве его сын, отец Маруты. Вилис знал про старика гораздо больше. Ему уже далеко за восемьдесят, он многие годы сидит вот так, на одном и том же месте, и мурлычет под нос непонятные песни. Интересно, сам-то он знает, что поёт? Уж во всяком случае на модные эстрадные песенки совсем не похоже.

Вопрос этот, разумеется, так и остался невысказанным. Сейчас Вилиса занимало совсем другое.

— Добрый вечер!

Неизвестно почему, но Вилис всегда, когда ему приходилось говорить со старыми людьми, начинал чуть ли не кричать, словно заранее предполагал, что все они глухие.

Бессловесная песня прервалась, и дед пробормотал что-то наподобие «гм-м!». При желании это можно было принять за ответ на приветствие.

Вилис приступил к главному.

— Будьте добры, скажите, пожалуйста, я могу увидеть Маруту?

Выцветшие глаза деда уставились на Ивара.

— То весь день никого, то сразу две букашки-таракашки, — прошамкал он.

— Что вы сказали? — Вилис на миг смешался, но тут же вспомнил, что перед ним старый Кудис, с которым даже взрослые иной раз не знают, как говорить. — Мне хотелось бы увидеть Маруту! — ещё громче повторил он.

— На всякое хотение должно быть терпение. — Дед так и не отводил цепкого взгляда от Ивара, и малыш неловко переминался с ноги на ногу, чувствуя себя как рыбка на крючке. — А это кто? — Дед мотнул головой, указывая на него.

— Ивар. Мой двоюродный брат.

— А-а, тот самый, из Риги.

Дед оторвал взгляд от Ивара и опять негромко загнусавил свою песню.

— Марута дома? — спросил Вилис в третий раз.

Песня прекратилась.

— Зачем тебе?

— Есть одно спешное дело.

— Спешка нужна только при ловле блох.

Но Вилис не отступал:

— Где мне её найти?

Ответ последовал после недолгой паузы. Мудрёный, как и вся речь старого Кудиса:

— Что ищешь на чердаке, найдёшь в подвале.

— Так она дома?

Вилис начинал злиться. Но и дед тоже. Красные прожилки на носу обозначились чётче, голос зазвучал резче.

— Дитё есть дитё: вынь ему да положь!.. Сказано ведь ясно: нет Мары.

— Как нет? Где же она?

— Куда ушла, там и есть.

— А куда ушла?

— Вот пристал, как репей!.. Ну уехала она, уехала! На тарахтелке на этой. В район.

Вилис на миг оцепенел. «На тарахтелке»— значит, на «Запорожце». Выходит, Марута уехала с отцом…

— Что же теперь делать! — воскликнул он растерянно.

Старик посмотрел на него сквозь кустистые брови, уголки тонких губ под длинным носом поползли в стороны.

— Сердце небось здоровое, уж как-нибудь переживёшь.

— Мне её непременно надо увидеть.

Кудис, по своему обыкновению, выдержал долгую паузу, затем пожал плечами:

— Если не можется, как хочется, пусть хочется, как можется.

— Нужно ей передать обобщение из школы, понимаете?

— Ночь пройдёт, настанет утро. А наступит утро, будет новый день.

— Да нет же! Маруте надо немедленно бежать в Зунды… Когда она вернётся?

— К ночи приедут. Само собой, если тарахтелка где-нибудь в лесу не застрянет.

— Но в Зунды надо сейчас же.

— Поспешишь — людей насмешишь, — ответил старый Кудис.

— С ума сойти! — Вилис совсем растерялся. — Придётся самому, — неожиданно сделал он неприятное открытие.

— Правильно! — поддержал странный старик. — Впрягся, так тяни!

— До самых Зундов! Ничего себе пустячок!

Губы деда снова растянулись в подобие улыбки.

— А ножки зачем? Они ведь что человеку, что зайцу для одного и того же дадены…

Вилис уже больше не слушал. Постоял, прикинул в уме все «за» и «против». Двинулся было от клети, но вовремя вспомнил о старом Кудисе и бросил через плечо:

— Спасибо! До свидания!

— Одним спасибом сыт не будешь, — пробормотал лесник в отставке, и опять раздалось его монотонное пение, похожее на гудение шмеля.

Рита свернула на тропинку и стала спускаться к реке по крутому, заросшему кустарником склону. Девочка совсем запыхалась — от Межерманов она неслась во весь опор по залитой дождём лесной дороге, переходила на шаг только тогда, когда чувствовала, что больше не может, нужно передохнуть. Но уже через минуту-другую в её ушах раздавался сердитый голос матери, и ноги опять переходили на бег.

По тропинке она вышла к самому пешеходному мосту, который нависал в этом месте над Клеверкой. Основой зыбкого сооружения служили толстые ржавые тросы; их концы были намертво закреплены на стволах вековых елей по обе стороны реки. Два верхних троса представляли собой некое подобие перил. Поперёк же нижних были уложены метровые доски, между ними оставались щели шириной с ладонь. Доски прикручены к тросам проволокой и лежат не двигаясь. Каждый из нижних тросов для большей устойчивости переплетён в нескольких местах с верхним, тоже проволокой, только потолще.