Юрий Хазанов - Мой марафон

25 августа

Опять пошёл дождь. Поездка откладывается. Папа говорит, что пора собираться домой, а то, чего доброго, опоздаю в школу...

Больше я в дневник ничего не записал. Потому что было не до того: ведь на следующий день я познакомился... Но расскажу по порядку: я до сих пор всё хорошо помню, хотя прошло полгода.

Утром папа работал. Шёл дождь. Я читал, потом играл в шашко-каштано-вышибалку. Каштаны выиграли со счётом 8:3. Потом папа собрался уходить. Он сказал, что сегодня у него особенно много дел: нужно со всеми попрощаться. Перед уходом он дал мне рубль, чтоб я поел внизу в буфете.

Я немного ещё поиграл в вышибалку, прочёл две главы, постоял у окна. Вывеска была на месте.

Стало темнеть, и я решил сходить в буфет. По лестнице я спустился на одной ноге и немного по перилам. Ну и что такого? Мне тоже «нужно больше двигаться», как говорят наши знакомые про Пери, потому что она толстая. В буфете я взял сосиски, кефир и две конфеты, но, когда полез за деньгами, рубля не было.

— Ой, наверно, потерял по дороге! — сказал я буфетчице.— Пускай постоит, я сейчас приду.

Я осмотрел всю лестницу, увидел пыль на половиках, два окурка и одну пуговицу, но денег не было. Я спустился ещё раз и сосчитал все ступеньки — ровно пятьдесят восемь. Денег не было. Мне сильней захотелось есть. Я вернулся в номер, прилёг на ковёр и, кажется, даже заплакал.

Проснулся я оттого, что кто-то трогал меня за плечо. Сначала я решил, это сон: надо мной наклонился огромный усатый мужчина в папахе и в черкеске, а на поясе у него был кинжал. Настоящий, честное слово!

— Что, кунак? — спросил мужчина.

Он выпрямился и почти упёрся папахой в потолок.

— Ничего,— сказал я.

— Не болен?

— Не болен.

— А чего такой сердитый?

— Ничего... Я деньги потерял.

— Много?

— Целый рубль.

— Да-а,— сказал мужчина.—Это плохо.

— Мне их папа дал. Чтоб я поужинал.

— А где отец?

— По делам ушёл.

Мы ещё поговорили в таком же духе, он спросил, как меня зовут и что я здесь видел.

— В кино два раза был, — сказал я.

— А под Эльбрусом?

— Нет.

— На голубых озёрах?!

— Нет.

— В Чегемском ущелье?!

— Нет. Папа очень занят.

— Ну, хоть в Долинске?!

— Нет.

«Чего он пристал? — подумал я и даже отвернулся.— Кричит, как будто я сделал ему что-нибудь!»

— Вот что, кунак,— собирайся! —это опять он крикнул.

— Как? — не понял я.

— Вах, какой непонятливый! Со мной пойдёшь! — И он положил руку на кинжал.

Я вспомнил книжки, где похищали детей, а потом требовали у родителей огромный выкуп. Это и сейчас бывает. Например, в Америке. У нас я не слышал про такое: из моих знакомых никого не похищали. Но ведь могут в горах остаться разбойники? Увезут меня, а потом чем папа будет расплачиваться?!

Я рассказываю долго, но все эти мысли промелькнули в моей голове за минуту... даже за полминуты.

— Ты что же, оляги-биляги,— услышал я снова,— в тапочках пойдёшь? Надевай ботинки! Живо!

— Я... не пойду,— сказал я.

— Не пойдёшь? — крикнул мужчина и до половины выхватил кинжал из ножен.— Тогда я тебя... зарэжу!

Он так и крикнул: «зарэжу», но тут же улыбнулся широко-широко, во всю папаху, и сказал нормальным голосом:

— Очень прошу, пожалуйста, Саня, пойдём со мной, не пожалеешь. Дело одно есть.

С этими словами он вышел за дверь и стал ждать, пока я завязывал шнурки на ботинках. Я завязывал бантиком и думал, какое у него дело ко мне. И так захотел узнать, что сразу забыл про разбойников.

Мы пошли по коридору. За столиком, как всегда, сидела дежурная и читала журнал.

— Шахмурза Сафар-Алиевич! — воскликнула дежурная, когда перестала читать и поглядела на нас.— Сколько лет, сколько зим! Я и не знала, что вы приехали!

— Вчера в Париже, сегодня дома, — сказал тот, кого назвали таким именем.— Съездили хорошо... И пожалуйста, скажите этому молодому джигиту, что я не грабитель и не Карабас Барабас какой-нибудь, а то вот Саня...

— Ничего не испугался,— сказал я.— Просто настроения не было.

— Ну, вот и отлично! — сказал Шахмурза Сафар-Алиевич.—А то что за безобразие: иду — вижу, дверь не закрыта, на полу — мальчик. Думал, болен, а он, слава аллаху, здоров... Вперёд, Саня, без страха и сомнений!

Сначала мы, конечно, как следует поели, а потом дядя Шахмурза повёл меня на концерт своего ансамбля — он ведь народный артист,— и я сидел в первом ряду. Только я всё время думал, что папа будет волноваться и рассердится.

После концерта я вернулся в гостиницу с дядей Шахмурзой. Дежурная сказала, что звонил папа и она ему передала, с кем я ушёл. Он совсем не беспокоился, а сказал, что очень хорошо, потому что он уезжает выступать в селение Лескен и там, наверное, заночует.

— Очень хорошо,—повторил дядя Шахмурза.—А мы с тобой тоже уедем. Сейчас... нет, лучше завтра утром.

— Куда? — спросил я.— А как же папа?

— В Верхний Чегем. Я давно к сестре собирался. Горы посмотришь — не издали, а рукой потрогаешь... Едем, кунак? И папу твоего возьмём, если приедет.

Папа не приехал. Я долго лежал и слушал, как в темноте щёлкали на стенке электрические часы. Каждую минуту раздавалось — щёлк! — это перескакивала стрелка. Мне казалось: часы по правде шли — с каждым щелчком всё дальше, дальше. Вот они вышли из комнаты, пошли по коридору... и я уснул.

Когда за мной пришёл дядя Шахмурза, я уже умылся. Только зубы не чистил.

— Пиши записку,— сказала дядя Шахмурза и стал диктовать: — «Салам, дорогой отец! Уехал в горы со своим другом Шахмурзой, который передаёт тебе сердечный ас-салам. Скоро вернёмся. Твой сын».

От себя я ещё дописал: «Не беспокойся, в школу я не опоздаю».

— Так,— сказал дядя Шахмурза, когда мы поели и усаживались в машину с брезентовой крышей.— Теперь вперёд, без страха и сомнений! Познакомьтесь: это Саня, а это...

— Эльбрус,— сказал шофёр.

— Сначала в Долинск заедем,— сказал дядя Шахмурза.— Надо парню розы показать.

Мы поехали. Слева от нас тянулся большой парк.

— Там липовая аллея,— сказал Эльбрус— Как под крышей: дождь никогда не замочит. Я по ней часто хожу и думаю...

— Стой! — закричал вдруг дядя Шахмурза таким голосом, как будто мы съезжали в пропасть.

Эльбрус затормозил.

— Вылезай! В парк пойдём, на башню!

И дядя Шахмурза выскочил из машины. Я за ним.

По внутренней лестнице мы поднялись на балкон каменной башни.

— Закрой правый глаз! — сказал дядя Шахмурза.— Что видишь?

Он вообще говорил так, как будто команды подавал, но мне почему-то нравились его команды.

— Левый закрой! А теперь что?

Левым глазом я видел парк, деревья, каменное русло реки, дома и за ними равнину, а правым — горы, горы... Зелёные, жёлтые, а потом серые, тёмные — в тумане или в облаках...