Вл. Архангельский - Как я путешествовал по алтаю

Жулика поймали через два дня. Он не успел растратить деньги, и их полностью вернули Зине.

Она уже никого не прогоняла от магазина и, когда я пришёл, достала и положила на прилавок самую красивую ложку. Ложка была новенькая, большая, с красным ободком, с чёрным колпачком на черенке, разрисованная золотыми, зелёными и коричневыми цветами, такими диковинными, о которых рассказывают только в сказках.

— Давно у меня эта ложка, всё для себя берегла. Берите, да не ломайте, — сказала Зина и получила с меня два рубля пятнадцать копеек.

В старом сарае, куда я спрятал удочку, попалась мне на глаза большая и потрёпанная конторская книга. Я обрадовался: между её пожелтевшими разлинованными страницами можно было складывать цветы для гербария!

С этой книгой я и отправился на полянку, где недавно видел так много цветов. Там мне кланялись оранжевые алтайские огоньки, похожие по цвету на пылающие угольки в костре. Там мне преграждали путь кудрявые лилии. Они напоминали чалму из лилового шёлка, и тычинки у них были длинные, как игрушечные молоточки. Там смотрели на меня розовые и красные пионы «марьин корень». Цветы у них как у мальвы, но такие большие, что в них можно спрятать лицо.

Я шёл по Артыбашу и думал только о цветах. Но меня окрикнул Антон Иванович.

— Давно ли вернулись? — спросил я.

— Сегодня ночью.

Антон Иванович сидел на крыльце в светлой полосатой пижаме. Он сушил ботинки и счищал грязь с брюк, которые были так смяты, будто их долго жевал телёнок.

— Садитесь! — Антон Иванович подвинулся и освободил мне место рядом со шляпой, напоминавшей воронье гнездо, а не головной убор.

— Нелегко было в походе? — спросил я.

— Трудно! Очень трудно! Но мы все как-то закалились, а во мне даже что-то железное появилось. За эти семь дней все силы неба обрушивались на наш отряд. Под дождём мокли так, что одежда не просыхала. А какая чудовищная гроза захватила нас! Рядом с палатками вспыхнул кедр. Ветви его полыхали со стоном, и ствол сгорел, как сухое полено. Потом спустилась почти полярная ночь: ветер дул со свистом, и наши жилища были разрисованы к утру затейливыми узорами инея. Здорово, а?

— Что и говорить!

— А козьи тропы над стремнинами? Вот-вот сорвёшься и улетишь на тот свет! Горные речушки переходили вброд. А водичка, доложу вам, такая, словно в ботинки насыпали снега. И ничего, даже насморка нет! И девушки все здоровы. Настроение у них бодрое, вчера стихи сочинили о походе:

Антон Иванович побрызгал на шляпу водой из кружки, расправил фетр на полях и повесил это слегка подновлённое «воронье гнездо» на колышек у крыльца.

— Но меня особенно беспокоит сейчас вот эта штука. Кстати, гляньте, что сделалось, — и он показал на записную книжку, в которой все страницы были грязные, как старая промокашка. — Вымок не до нитки, а до последнего листка! Вот хочу заняться книжкой. Тут, конечно, есть любопытные заметки. Надо бы их освежить, но как?

— Да очень просто! Где нет клякс, нужно переписать, а остальное — вспомнить и записать заново. И сделать это по горячим следам, иначе забудется.

— Это идея! — Антон Иванович сходил в дом и принёс новую записную книжку. — Только придётся студентку кликнуть, одному-то мне не управиться.

— Зачем? — удивился я. — Мы с вами сделаем это в два счёта.

— Я, знаете ли, не решился просить вас. Вижу, у вас такая удобная книга, наверно за цветами идёте. А уж если согласны, будьте сегодня моим студентом!

Мы уселись поудобнее, повернулись спиной к яркому горному солнцу и начали освежать старую записную книжку.

Антон Иванович часто спотыкался на фразах, рассматривал страницу то справа, то слева, а иногда и сквозь листок. А я записывал и как бы глядел на птиц, зверей и травы телецкого приозерья новыми глазами. И это были глаза учёного: зоркие, знающие, умные.

Записи начинались с ежа. Его поймали в первый день похода, невдалеке от Артыбаша. Он забрался в колючий куст облепихи, и вытащить его оттуда было нелегко. А когда достали, то посадили в мешок и таскали с собой все семь дней. На остановках его кормили ящерицами и жуками. По ночам он мешал спать — возился в мешке, шуршал и фыркал. Несла его студентка и всё жаловалась, что он колет ей в спину острыми иглами, и опасалась, что он прогрызёт мешок и укусит. Но всё обошлось благополучно.

Ёж был маленький, чуть больше крысы, со светлыми иглами и длинными ушами. Это ушастый ёжик.

— Нам просто повезло, — сказал Антон Иванович, пока я делал запись об этом игластом зверьке. — Такой зверушка под Артыбашем — счастливая находка: он ведь обычно встречается у границы гор, где есть целинные земли или посевы пшеницы. Погодите, что-то не могу разобрать. — Антон Иванович поправил очки и уставился в страницу. — А, вспоминаю, что мелькнула тогда мысль: не идёт ли этот ёж за земледельцем, как летит воробей за людьми там, где они заводят лошадей? Где развели лошадей — ищи воробья! А где новое поле в горах или новый огород, там и поселяется ушастый ёжик.

— Так и запишем? — спросил я.

— Длинно, пожалуй.

— Ничего!

— Ну, как знаете. Тогда уже и вывод запишем, кстати очень точный: вокруг Артыбаша появились наконец поля и огороды. И говорит нам об этом на языке зоологов маленький ушастый ёжик…

На второй день похода отряд забрался в глухую черневую тайгу, где не было ни берёз, ни осинок, одни кедры и пихты. Пихты острыми вершинами упирались в облака. Кедры высоко в воздухе сплетали широкие густые кроны, закрывая небо. Под такими деревьями царил полумрак. С нижних ветвей дряхлых кедров свисали седые космы лишайников, чем-то похожие на бороду Черномора. Темень. Завалы. Кусты. Трава. Безлюдье.

— Мы сделали привал, расставили волосяные петли и поймали кедровку. Здесь вот и пометка сохранилась: птица чёрная и пёстрая, как скворец, но размером поменьше галки. Голова тёмно-коричневая, нос чёрный, большой и острый. Ну, это подробности. Записать можно и покороче. Только обязательно отметьте, что кедровка сидела на дереве и лущила старую кедровую шишку. Эх, беда — дальше сплошная клякса! — сказал Антон Иванович с сожалением. — Может быть, вы разберёте?

Я долго глядел на страницу и кое-как разобрал начало фразы: «Птица полетела…»

— Правильно! Птица полетела и выронила изо рта семечко. Всё идёт отлично! Я сказал студенткам: «Видите, как чернушки-ореховки сажают новые леса? Они это делают не хуже белки или бурундука, которые далеко по тайге разносят семена кедра». Записали?

— Да.

— А теперь я вам расскажу по секрету — это можно и не записывать: многие алтайцы всё еще не любят кедровок. Понимаете, осенью большие стаи птиц поедают и прячут под пнями, в камнях и просто во мху десятки тысяч семян кедра. А эти семена могли бы собрать люди. У моей хозяйки есть девочка, лет двенадцати. Она увидела мою кедровку и сказала: «Убил бы ты её и чучело бы сделал. Чучело не будет есть наши орешки!..»