Вл. Архангельский - Как я путешествовал по алтаю

В третий день похода на скале, нагретой солнцем, как печка, студентки поймали ящерицу: маленькую, бурую, с чёрными крапинками и широкими тёмными полосками на боках. Это ящерица прыткая, хорошо плавающая в воде.

— Да, да! — Антон Иванович обрадовался, что нам удалось прочесть запись об этой маленькой пленнице. — Сколько хлопот было с ней в походе! Мы поселили её в большую пробирку, а она ночью родила детёныша. И появилась у нас новая забота — собирать насекомых для этой маленькой семьи!

На четвёртый день похода были записи о высоком горном перевале и о трясогузке.

У перевала стоял кедр в три обхвата, и студентки возле него сфотографировались. А ещё выше росли карликовые берёзы, островерхие кусты можжевельника и вереск. Всюду мягким ковром лежали седые и влажные мхи.

С перевала, в широкой панораме, открывался весь горный Алтай. На юге, километров за четыреста, вся в ледниках и снегах, сверкала на солнце вершина горы Белухи, а вокруг неё волнами лежали белоснежные облака. На западе, километров за двести, узким гребнем выделялся над облаками Семинский перевал на Чуйском тракте.

— А возле перевала мы впервые увидали маленькую длиннохвостую птичку редкой красоты: горную трясогузку. Грудка у неё жёлтая, головка серая, на горле приметное тёмное пятнышко. Птичка изящная, беспокойная. Никогда она не посидит на месте, вечно снует между камнями горной речки, перепархивает и звенит, звенит! А потом сделает круг в воздухе и нырнёт в воду или кинется прямо в струю водопада. Это родная сестра оляпки, которая даже в зимнюю стужу опускается в прорубь и разгуливает в воде подо льдом… И вы всё это пишете? — удивился Антон Иванович. — Да этак мы тут просидим до вечера, а у меня масса дел!

Уже на обратном пути, когда шёл пятый день похода, была коротенькая запись о соловье-варакушке с лазоревым пятном на груди. Антон Иванович очень жалел, что не слыхал песни этой маленькой и очень осторожной пичуги, песни необычной, чем-то похожей на верещание сверчка: рю-рю-рю-рю!

Антон Иванович перелистал фиолетовые страницы записной книжки и сказал:

— Что ж, пожалуй и кончим. Дальше записи сохранились лучше, и я сам перенесу их на досуге.

— Жаль! — сказал я. — Только расписался — и уже конец!

— Будет время — почитаем. А сейчас есть дела поважнее. Надо брюки постирать: не могу же я показываться студенткам в этой пижаме! У нас ведь маленький слёт назначен в полдень, будем разбирать материалы похода. Хоть и тайга вокруг, а я ведь доцент!.. Спасибо и до свиданья!

Он улыбнулся мне и отправился на озеро, неся на согнутой руке помятые брюки…

Рано утром я отправился на Бию.

Под порогом Карлагач мне удалось найти маленькую бухту, где вода не прыгала через камни и не разбрасывала хлопьев белой пены. Там я прыгнул с берега на островерхий валун в реке и забросил крючок с червём на струю.

Стоять было неудобно: ноги скользили на мокрой лысине камня, вода неслась так близко и так быстро, что рябило в глазах и кружилась голова. Да и удочка оказалась короткой: я так и не смог подбросить приманку туда, где играли, плескались серебристые рыбки.

Перейти на другое место посоветовала мне пожилая алтайка. Верхом на коне она ехала в Артыбаш. В мягком свете солнечного утра нарядным казался её убор: красное платье, кожаная шапочка с меховой оторочкой и блестящими монистами. На луке седла, крепко прижавшись к матери, сидела маленькая девочка в чёрной плисовой курточке.

Алтайка остановила коня и окликнула меня:

— Здравствуй! Однако, что ж ты, как журавль, стоишь на одной ноге? Этак и упасть можно. А вода, ой, какая холодная! Шёл бы ты к ребятам, они там, за поворотом. Да и удочка у тебя мала. Будешь уезжать — дочке моей отдай!

Я угостил алтайку папиросой и пошёл вниз по реке, к узкой протоке, которая заросла с левого берега весёлой берёзовой рощицей.

У протоки стояли на камнях три мальчика и старательно хлестали удилищами. Рыба клевала. Изредка вылетали из воды челноками пёстрые хариусы, поддетые крючком, и возле берега их сейчас же подхватывали цепкие пальцы мальчишек.

Мальчишки не просто ловили рыбу — они трудились. Нелегко им было размахивать длинным и тяжёлым удилищем из пихты. Держать его приходилось обеими руками, да ещё упираться толстым концом в живот, И всё же мальчишки ловко бросали приманку туда, где была рыба.

А была она только у левого берега, под берёзками. Правый-то берег, где мы стояли, весь был залит ярким горным солнцем. Осторожные хариусы отлично видели нас и сюда не подплывали. А к берёзкам мой крючок не долетал.

Я даже сунулся в воду и, едва удерживаясь на быстрой струе, забрался выше колен. Но меня так обожгло холодом, что я тотчас же выскочил на берег и принялся растирать кепкой окоченевшие ноги.

За два часа я не поймал ни одной рыбки. Мальчишки стали посмеиваться: вот, мол, какой здоровый дядя, а пришёл на речку с лёгким бамбуковым хлыстиком! Да разве тут ловят на такую, прямо сказать, пустячную снасть? И чтобы не слышать, как смеются мальчишки, я уселся в тени, под кедром, далеко от берега.

Но даже у самых насмешливых ребят почти всегда доброе сердце. Было оно и у алтайских мальчишек, которые так здорово таскали хариусов на виду у меня.

Один из них подошёл ко мне, сел рядом и спросил:

— Дядя, а у вас есть удочка?

— Есть, как видишь. — И я показал на удилище, которое не принесло мне удачи.

— Да я не про палку! Вот такая удочка есть? — И он показал на крючок.

— Есть.

— И много? У нас их не купишь.

Я достал коробочку, отыскал хороший жёлтый крючок и дал его мальчишке.

— Эх, какой ладный! — сказал он и провёл жалом по ногтю большого пальца. — А почём продаёшь?

Я сказал, что дарю крючок, денег мне не надо.

Мальчишка набычился, скосил глаза на коробочку, затем глянул в сторону своих друзей и тяжело вздохнул.

Я понял, что надо дать ещё два крючка.

Мальчишка зажал их в кулак, вскочил, поддёрнул штаны и помчался к протоке с радостным криком:

— Удочки! Во! Карабаш! Всем по одной!

Мальчишки пришли пожать мне руку. Они расселись под кедром на голубом коврике из незабудок и что-то поговорили по-своему. Потом засунули руки в сумки, мокрые от рыбы, и одарили меня по-братски хорошими хариусами из своего улова.

— Жарить не надо, уху сделайте, — посоветовал старший из ребят, худощавый и стройный, черноглазый Илдеш, который тут же разрешил называть себя по-русски Илюшкой. — А завтра приходите с длинной палкой. У Темира есть запасная, он вам даст, — показал Илюшка на мальчика в розовой майке, который подходил ко мне первым.

У меня мелькнула догадка, что дело не только в длинной палке, и я спросил:

— А на что вы ловите? На червя?