Станислав Фурин - Пионерский характер

Ещё не добравшись до вершины, Афоня услышал странный звук. Как будто дальний стрекот вертолёта. Ребята остановились, замолчали. Прислушался и Панарин.

— Где-то работает мотопила… «Дружба».

— Мотопила? — удивился Толя Гейкер. — Здесь леспромхоза нет поблизости.

— Давайте на вершину, быстро!

На вершине сопки было светло как днём. Оранжевый диск солнца катился у самого горизонта. Внизу змейкой извивалась, теряясь в голубом вечернем мареве, холодная Лефу.

— Вон они! — указал Афоня вниз, в долину реки.

На самом берегу реки, у вековой лохматой пихты — в километре от ребят — суетились две маленькие человеческие фигурки. Оттуда и доносился звук работающей пилы. Вот пихта качнулась, по тайге пролетел звонкий треск, и могучее дерево тяжело рухнуло в воду. Вершина его легла на противоположный берег.

— Браконьеры! — решил Панарин и дрожащими руками расчехлил бинокль. — Точно! Одного я, кажись, знаю, по куртке узнаю. Браконьеры!

— С чего вы взяли? Может, просто… ну, балуются. Жалко, конечно, дерево…

— Балуются! Вот спустимся вниз, узнаешь, что это за баловство! Афоня, сам в посёлок добраться сможешь?

— Доберусь, однако.

— Только кругом иди, к реке сейчас не спускайся. Понял? В посёлке, в крайней избе — «Охотнадзор». Там же инспектор рыбоохраны. Кого найдёшь — тащи сюда. Погоди, я тебе записку напишу. Этого, в синей куртке, зовут Кудликов. Они знают.

— А вы, Валентин Семёнович? А ребята?

— За нас не беспокойся. Найдёшь нас у пихты срубленной. Ну, беги…

Ребята начали спускаться к реке сразу же, как ушёл Афоня. По дороге Панарин то и дело поглядывал в бинокль, приговаривал: «Ай, чего делают!» Лене помогал идти Толя. Через сотню шагов, ещё раз посмотрев в бинокль в сторону Лефу, Валентин Семёнович не выдержал, поднял берданку и выстрелил в воздух.

Двое бородатых мужчин у реки, сидевшие у поваленного дерева на корточках, как по команде поднялись. Издали было видно, как они бегали по берегу, суетились. Потом взвалили на спины мешки и побежали вдоль реки в сгущавшуюся темноту.

— Далеко не убегут! Только бы Афоня нашёл нужных людей!

Отряд бегом приближался к реке.

Река бурлила. По всей её двадцатиметровой ширине метались, как беспорядочные волны, серебристые рыбьи спины. Кета! Пушистая пихта, её густая крона, перегородила, запрудила Лефу…

Мимо берегов Индонезии, пересекая глубоководные течения Тихого океана, идёт косяками на север удивительная рыба.

Она минует десятки тысяч километров, десятки морей, торопясь только сюда — в верховья таёжных дальневосточных рек. Здесь её родина. Здесь она появляется на свет. Сюда через пять лет она возвращается: выводить потомство. Возвращается на свою родину. Как, каким заветным чутьём распознаёт кета те протоки и ручейки, те озёра и заводи в глубине материка, которые она покинула долгие пять лет назад? И покинула не взрослой рыбой, а маленькой личинкой, уносимой течением. Нет, наверное, на земле морей и океанов, где бы рыбаки не видели эту стремительную рыбу. Но нерестится, мечет икру она только у нас, на Дальнем Востоке. Дальневосточная кета — исконное русское богатство. А таёжные нерестилища красной рыбы — заповедные места.

Долгие годы рыбопромышленники царской России, не заботясь о будущем, хищно уничтожали кету. Теперь ценная рыба охраняется законом. Вылавливать разрешается строго ограниченное количество кеты, и только рыбколхозам. Запрещено трогать нерестящуюся рыбу, чтобы не губить её потомство. На Дальнем Востоке созданы рыбоводные хозяйства.

Река Лефу — идеально устроенное природой нерестилище для кеты. В её верховьях со дна бьют тёплые ключи, корма для мальков — сколько угодно. Сюда, в верховья, и торопилась рыба, подгоняемая древним инстинктом, когда поперёк реки упало тяжёлое дерево, преградило рыбе дорогу…

На берегу отряд увидел то, что впопыхах бросили двое бородатых. На песке лежал десяток метровых рыбин с распоротыми животами: браконьеров интересовала только икра. По обеим сторонам реки из воды выскакивала кета, выбрасываясь на берег, извивалась, задыхаясь. Деться рыбе было некуда. Сзади напирали всё новые и новые косяки, мокрая крона пихты сплошь серебрилась от рыбьих тел, засевших, запутавшихся в хвое.

— Беда, — негромко сказал Валентин Семёнович.

И ребята видели, что беда с каждой минутой разрасталась. Вот уже засеребрились кромки земли вдоль реки. Гена Титов пробовал сталкивать рыбу обратно в воду, но это ни к чему не привело. Тут же на освободившееся место выпрыгивали две-три новые кеты, отчаянно бились, наглотавшись воздуха, и постепенно затихали.

Панарин зашёл по пояс в воду, упёрся плечом в ствол, попытался сдвинуть пихту. Куда там! Дерево сидело прочно на двух берегах, да и весу в нём было столько, что стронуть его с места было под силу разве что автомобилю-тягачу. А как его пригонишь сюда, автомобиль, если в долине Лефу и дорог нет, сплошные заросли?

Валентин Семёнович выбрался из воды и устало опустился на песок.

— Что будем делать? — тихо спросила Лена.

— А что мы можем? Сейчас пойдём в посёлок. Позовём людей. Если Афоня уже не сделал этого…

— Нельзя, Валентин Семёнович, совсем нельзя! — заволновался Толя Гейкер.

Панарин и сам знал, что уходить сейчас нельзя. Уже стемнело. Недолго и заблудиться, если не держаться совсем рядом с рекой. А это непросто: берега в иных местах сплошь покрыты частым сосняком. Но не в этом дело. Ещё два-три часа — а помощь из посёлка доберётся не раньше, — и запруда погубит столько рыбы, что страшно и подумать. Тонну, десять тонн? Нет, нужно что-то предпринять немедленно. Пила, вот что сейчас нужно, мотопила «Дружба», которая была у браконьеров…

Валентин Семёнович услышал стук топора. Гена Титов, сев верхом на пихту в нескольких метрах от него, над водой, стучал по дереву походным топориком.

— Погоди, дай мне! — крикнул Панарин.

Он снова полез в воду, осторожно расталкивая ногами кишевшую рыбу. Топорик был лёгкий, что называется для домашних нужд. Кора под его ударами слетала послушно, а вот твёрдая, вековая древесина почти не поддавалась.

— Ребята, берите ножи, двое залезайте на ствол, Гена и Толя, ко мне!

Ребята, едва ступив в воду, вскрикнули. Держаться на ногах было почти невозможно. Толя тут же упал — под коленку ударила здоровенная кета. «Выкупался» и Гена.

— Ничего, ничего, — кричал Панарин, — хватайтесь за ветки! Лена, разводи костёр!

Они принялись кромсать ствол пихты с трёх сторон. Ножи, по правде сказать, не кромсали, а царапали древесину. У Серёжи Краснопёрова минут через двадцать заболела рука, на ладони — красная ссадина от рукоятки. Валентин Семёнович посадил Серёжу на ствол, дал ему топор, а сам взялся за нож.