Людмила Пивень - Ферма кентавров

Донеслось хриплое:

— Стой, скотина!

Я подхватила волочившуюся по грязи толстую верёвку от недоуздка и, вцепившись в негустую гриву, запрыгнула Боргезу на спину, сразу ощутив, что тёмно-синяя, цвета матросской форменки, попона уже здорово намокла от дождя. Как хорошо, что я не слушалась тренера, ездила на выпас без седла и уздечки!

— Сто-ой!

Едва очутившись на спине жеребца, я поняла с диким восторгом, что снова у нас все мысли и чувства — на двоих. Мы снова превратились в кентавра!

Чужой конюх грозил на бегу кулаком. Мы фыркнули в его сторону — это был враг! — и сорвались с места.

Свобода!

Свобода!

Свобода!

В один миг я узнала от Боргеза, что случилось сегодня утром на ферме.

Он испугался, когда чужие люди стали заводить его в фургон, пахнущий чужими лошадьми. Он упёрся покрепче ногами и протестующе замотал головой. Тогда повод взял знакомый человек. Жеребец его знал не так давно, однако занимался человек полезным делом — насыпал в кормушку овёс и ловко перекидывал через дверь на вилах тонкое пахучее сено. Жеребец был воспитан, поэтому знакомому человеку повиновался, хоть происходящее очень ему не нравилось.

Его привязали к поперечному брусу, он успокоился и даже попытался сорвать зубами с ног мягкие синие штуки, которые надели на него ещё в родном деннике. Только удалось хорошенько ухватить одну гадость, просто присосавшуюся к правой передней, как внезапно заскрежетало и сделалось совершенно темно. Он насторожился и тут началось…

Впереди, из-за стены, послышалось рычание. Весь тёмный денник мелко-мелко задрожал, как дрожит кожей лошадь, когда пытается согнать муху.

Жеребец почувствовал себя очень беспомощным и позвал на помощь. Позвал Своего человека.

Человек не пришёл.

Тёмный денник дёрнулся и покатился куда-то вниз. Пришлось неуклюже топтаться на месте, чтобы сохранить равновесие.

Рычание за стенкой делалось всё более угрожающим. Это было очень страшно. Денник сползал и мог куда-нибудь упасть. Это было ещё страшней. Жеребец закричал, снова и снова зовя Своего человека, и тут услышал:

— Не бойся, малыш, всё хорошо!

Спрятался!

Кто-то спрятался в темноте!

Нападёт…

Он решил порвать верёвку, которой был привязан, присел на задние ноги, пытаясь встать на дыбы, но копыта заскользили по доскам и он едва не упал.

Прятавшийся в темноте человек неприятно похлопал его по шее:

— О-оп-па, маленький, не буянь… Всё будет хорошо…

Слова были знакомые, голос не был злым, но пахло от человека просто отвратительно, денник дрожал, за стеной рычали звери…

Он стоял, пытаясь удержать равновесие, мелкая дрожь волнами пробегала по рыжей вычищенной шкуре. А потом он вдруг понял, что остался один, совсем один и попал к чужим людям в плен.

Он затосковал, и вдобавок к тоске кто-то стал больно кусать его живот. Он попытался задней ногой согнать кусучую дрянь, спрятавшуюся под чужой попоной — ничего не вышло. Хотел упасть на пол и раздавить её — мешала короткая привязь…

Боль наступала, он изо всех сил отбивался от неё ногами, пытался укусить сам…

Рядом раздался грохот, и голос дурнопахнущего человека заорал:

— Да тормози же ты, твою мать! У него колики!

Денник резко дёрнулся, жеребец чуть не упал.

Потом опять появился свет, он сильно обрадовался, его отвязали и вывели на улицу, он обрадовался ещё больше, вдохнув знакомый воздух и решил, что скоро увидит Cвоего человека. Но знакомого маленького человека снаружи не оказалось, были мокрый воздух, мокрая земля и мокрая трава, которую не хотелось есть.

Неизвестный кусака продолжал грызть живот, но жеребец понял, что избавиться от него невозможно, и покорно ходил следом за дурнопахнущим человеком по вязкой глине. Время от времени он пытался показать этому, чужому, дурнопахнущему, что вон там, в той стороне, откуда дует ветер — его дом и Его человек. И много других людей. Там помогут, прогонят зверя, кусающего за живот, и всё будет хорошо. Но чужой человек грубо дёргал верёвку и ворчал:

— Шагай, шагай давай, сейчас Вовчик ветеринара приведёт…

А потом — вдруг! — его позвал Свой человек!

И он вырвался и поскакал!

И кусака за ним не угнался!

Я ощутила всплеск радости Боргеза при мысли о том, что снова мы вместе.. Эта радость и моя радость слились вместе и превратились в невиданной силы посыл. Нас бросило вперёд как из катапульты.

Это не был обычный галоп, при котором чётко различаются три удара копыт о землю.

Мы неслись огромными скачками, так, как несётся гепард. В два такта. Я прижалась к шее Боргеза. Земля, сливаясь в буро-зелёную полосу, летела нам под ноги и казалась непривычно близкой, таким резвым был наш галоп, так вытягивался на скаку жеребец.

Я смотрела глазами Боргеза и чувствовала, куда именно должно ступать каждое копыто, чтобы не поскользнуться на мокрой траве — мы мчались по самой кромке пахоты под кустами лесополосы. Ветки хлестали меня по голове и чиркали по спине. Кроме редкого дождика с неба на нас сыпался крупный с потревоженных листьев.

Поле кончилось очень быстро. Его дальний, параллельный дороге край, тоже ограничивал ряд плотно сплётшихся кустов. Чуть сократив настильный галоп, мы завернули за него и помчались снова.

Я подумала о конюхе с коневозки, который должен был нас догонять. Боргез, от моего воспоминания, яростно отбил задними ногами в воздух, так, что я вылетела к нему на холку и чуть не упала, но жеребец вскинул головой, и этим толчком посадил меня на прежнее место.

Слева были кусты, справа — поле, исчирканное поперёк озимыми всходами, впереди — ещё одна лесополоса. Справа за полями поднимались плавные силуэты Внутренней гряды Крымских гор.

Свобода!

Свобода!

Свобода!

Скачи, куда хочешь! Здесь, где нету асфальта, нас не догонит никто!

Поля и степи — не для двуногих, с колёсами они или без!

Они — для всадников!

Для кентавров!

Мы вылетели на четырёхметровую оросительную канаву и перемахнули её, не задумываясь.

Новое поле.

Канава.

Ещё одно поле.

Вдалеке забелели деревенские дома и мы круто взяли вправо, на пахоту. Здесь пришлось сократить галоп, Боргез глубоко проваливался в грязь и, с трудом вытаскивая ноги, так работал спиной и крупом, что казалось, он козлит и пытается всадника сбросить.

Только теперь я немного отстранилась от переживаний скачки и начала соображать по-человечески.

В полях нас видно, как на ладони. Если конюх, от которого мы ушли, нас до сих пор не заметил — благодарить надо только лесополосы. Дальше скакать по открытому месту опасно. Не конюх, так деревенские заметят и расскажут ему при случае. Надо прятаться в лесу.

Едва наши копыта ступили на упругую траву опушки леса, по которой были разбросаны одиночные кусты тёрна, шиповника и держи-дерева — я перевела Боргеза в шаг.