Маргарита Фадеева - Сказочные повести. Выпуск девятый

— Ах, негодник! Ах, врун! — ругался судья. — Из-за тебя я окончательно потерял доверие царя. Как я буду теперь жить, если он не возьмет меня обратно во дворец?

— Простите, больше не буду, — визжала собака. Но судья ничего не слушал. Его ярость была так велика, что он готов был разорвать собаку на клочки. Он так сильно ударил ее палкой, что кривой сучок впился в материю и вырвал клок вместе с ватой.

— Я тебя разрежу на куски, — пригрозил он. — А из твоей шкуры сделаю занавеску, если ты не найдешь сегодня Петрушку.

Тузик, понуро опустив хвост и голову, побрел по улице. Прохожие наступали ему на лапы, толкали его — он ничего не чувствовал. Тузик не знал, что делать.

Нашим-Вашим с Тузиком обошли весь город. Они проходили улицу за улицей, переулок за переулком, но Петрушки, конечно, нигде не было. «А вдруг он на базаре?» — подумал Нашим-Вашим и направился к базарной площади.

Судья и Тузик медленно пробирались вдоль рядов. Шли мимо кадушек с медом, мимо сит для просеивания муки, мимо саней с оглоблями, телег, кастрюль и чугунов. Нашим-Вашим заметил в самом центре базара кучу жителей. Он просунул в толпу вначале голову, потом плечи и пробрался в середину круга. Там карусельщик стоял около крестьянки Матрешки и держал в руках чудесный ковер, на котором были вышиты озеро, коричневые камыши и белые лилии. А Матрешка складывала в платок монеты.

Судье стало завидно, что комнату глупого карусельщика украсит такая хорошая вещь.

— Отдай ковер. Я его покупаю, — сказал он.

— Не отдам.

— Гав! Гав! — затявкал Тузик и, желая заслужить милость хозяина, вцепился карусельщику в ногу.

— Ай! — карусельщик отдернул ногу, бросил ковер и побежал.

— Ай да. Тузик! Ай да, молодец! — похвалил судья собаку и бережно поднял ковер. — Кто сделал этот ковер, голубушка? — спросил судья.

— Сама вышивала.

— Какие руки! Золотые руки вышивали этот ковер. Ну что за руки! — судья поворачивал ковер то так, то этак, а сам все погладывал на руки Матрешки, красные, с короткими пальцами, огрубевшие от работы.

— Да не сама я… моя дочка, — поправилась крестьянка и спрятала руки за спину.

— Ну и дочка, ну и умница, — расхваливал судья. И где только она такому научилась, ее надо к самому Формалаю пригласить. Царю нужны такие искусные работницы.

— Что ты! Что ты, голубчик! — замахала руками Матрешка и прижала к себе стоявших рядом дочерей.

— Которая дочка вышивала? Которая умница?

— Это не мы, это Аленка, — пропищала самая маленькая Матрешка. Мать растерянно смотрела на судью. Подвела ее дочка, сказала. А слово не воробей: вылетит — не поймаешь.

— Помоги-ка мне донести ковер до дому, — приказал судья.

Матрешка бережно свернула ковер и пошла за ним. Дойдя до своего дома, судья взял у крестьянки ковер и скрылся за воротами. Матрешка с дочерьми побрела в деревню.

А Нашим-Вашим бросил ковер на кровать и побежал к Формалаю сообщить, что он напал на след Петрушки. Судья был уверен, что там, где живет дочь кузнеца Аленка, — там должен быть и Петрушка.

Как только Формалай услышал, что судья напал на след Петрушки, он вызвал генерала и приказал захватить преступника и привести во дворец.

— У меня нет солдат, — возразил Атьдва. — Я не могу захватить Петрушку один.

Царь сначала помолчал, а потом решительно взмахнул рукой и позвал слуг. Переваливаясь, как утка, выставив вперед огромный живот, с половником в руке пришел повар; следом, согнувшись, как вопросительный знак, и похлопывая друг о друга щетками, семенил чистильщик сапог; за ним спешил, забросив конец теплого шарфа за плечи, Хранитель царского платья; следом пришел дворник с метлой; потом садовник с кривыми ножницами; банщик с мочалкой и мылом. Они выстроились у дальней стены и ждали приказания.

— Вот тебе солдаты, — указал Формалай на слуг.

— Что я буду делать с ними? Какие из них солдаты?

Но Формалай уже отвернулся от него.

Генерал пожал плечами и скомандовал:

— Ша-а-гом марш!

Никто не двинулся с места.

— Вперед! — еще громче взвизгнул генерал.

Но все опять стояли неподвижно.

Атьдва повернулся к Формалаю, как бы желая показать: вот, дескать, не слушаются, — но тот уже ушел из зала. Тогда генерал подошел к повару, который стоял первым, дернул его за огромную жирную ручищу.

— Пошли.

Повар понимающе кивнул головой и последовал за генералом, за ним и все остальные. Так они прошли по всему городу. Впереди, выпятив грудь и высоко задрав голову, перевязанную бечевкой, катился на колесиках Атьдва, за ним шел повар; он махал половником и широко открывал рот, как будто хотел откусить голову генералу. Чистильщик сапог постукивал щетками и, изредка вынимая банку с кремом, подносил ее к носу, щелкал от удовольствия языком, закрывал банку и снова клал в карман. Дворник нес на плече метлу, а садовник, который шел сзади, щелкал ножницами и отстригал от метлы прутик за прутиком. Хранитель царского платья держался за концы шарфа: а вдруг потеряется. Последним шел банщик. В руках у него была мочалка и мыльница.

В доме Матрешки не ожидали таких гостей. Каждый занимался своим делом: Аленка вышивала новый ковер, дочери-матрешки убирались в комнате, хозяйка готовила обед, а Петрушка и Ванька-Встанька возились во дворе.

Петрушка первым заметил генерала.

— Это за мной, — сказал он.

— Прячься, — ответил Ванька-Встанька. — Лучше всего на чердаке. Авось, не найдут.

Мальчик взлетел по лестнице на чердак. А Ванька-Встанька, передвигаясь на руках, вполз в комнату. «Мне тоже нужно спрятаться. Вдруг генерал пришел за мной. Узнал, что меня унесли со свалки», — подумал он. Но генерал уже давно позабыл про Ваньку-Встаньку и, увидев его, только брезгливо поморщился.

— Уйди с дороги!

Но тот не шевелился. Атьдва изо всех сил толкнул его. Ванька-Встанька упал, но тут же поднялся.

— Взять его! — Атьдва ткнул пальцем в дворника. Дворник не понял его приказа, потому что он привык брать «метлу», «лопату», «грабли», но «взять крестьянина»… Это не укладывалось у него в голове. — Взять, говорю тебе! — Генерал топнул ногой и тут только понял, почему слуги не послушались его во дворце. «Они не солдаты, — догадался, наконец, генерал. — С ними надо по-другому… А как по-другому?»

Атьдва стал думать, а непривычная к размышлениям генеральская голова начала пухнуть.

— Придумал! — воскликнул Атьдва, с радости хлопнул себя по лбу и задел, бедняга, веревку. Она соскользнула, и голова развалилась пополам.

Садовник, который привык связывать метлы и букеты, подошел к Атьдва и водворил веревку на место.