Сергей Гребенников - «Отчаянный», отчаливай!

Андрейка глядит в мои записи и спрашивает:

— Дяденька, а вы что, не русский?

— Русский, а что?

— А почему пишете не по-русски?

— Это стенограмма.

— А что это такое?

— Чтобы быстрей записывать. Каждый крючочек обозначает целое слово.

— Интересно, — и Андрейка склоняется над моими бумагами.

…Я вышел на палубу. Что здесь творится! Словно ураган прошел невиданной силы, исковеркавший и разметавший все на своем пути.

Снаряд разнес капитанский мостик. Федор Сергеевич чудом остался жив. Ранило его небольшим осколком в правое бедро.

Почти все орудия уже бездействуют. Огрызается только пушка Гарибяна… Не стало больше обоих Километров. Виктору Куманину осколок снаряда попал в живот. Командир, держась руками за изуродованные остатки палубной. надстройки, морщась от боли, подошел ко мне и очень тихо сказал:

— Возвращайся на пост, постарайся передать командованию только два слова: «Погибаем, но не сдаемся…»

— Погибаем? — спросил я.

А обратившись к команде, Федор Сергеевич сказал так:

— Не сдаемся, братцы! Все по своим местам. Продолжать борьбу с огнем!

Я спустился в рубку.

Андрейка, удобно устроившись за моим столиком, что-то рисовал. Я увидел, что из моей тетради вырвано на этот предмет несколько чистых листов.

Иосиф Малкин проносит мимо рубки ленты брезентового пожарного шланга. Что стало с нашим всегда стерильно опрятным судовым врачом! Он весь обгорел. Лицо в саже, ссадина на лбу. Рукава робы висят лохмотьями. Возле рубки сбросил с плеча шланг. Я успеваю шепотом спросить:

— Что там, наверху?

— Амба, — отвечает Малкин, вытирая ладонью потное лицо. — В живых осталось столько, что на руках хватит пальцев, чтобы пересчитать… Эсминец предложил нам капитуляцию с сохранением жизни.

По транспорту передан приказ: командир вызывает всех в кают-компанию.

Снова я повторяю Андрейке, что он «отвечает за все головой», а сам спешу к командиру.

Здесь уже собрались почти все оставшиеся в живых.

Устраиваюсь в самом углу на диване, положив на колени свой уже изрядно потрепанный дневник.

Я уверен, что этот репортаж никогда и никто не прочтет. Ничья рука не коснется этих листов. Записываю я все только для того, чтобы удовлетворить свою «писательскую» страсть…

Когда-то я мечтал написать книгу… Постепенно готовил для нее материал. Я знаю теперь: книга написана не будет. Я это понял, когда передавал в эфир те слова, которые сказал Федор Сергеевич.

— Все собрались? — спросил командир.

— Все.

— Товарищи, прежде всего нам надо решить один вопрос. Сложившаяся ситуация ясна. Время на месте не стоит. Грядет срок ультиматума. Как быть с парнишкой?

Разрешения высказаться по этому поводу попросил у командира мичман Гульковский.

— У нас уцелела одна шлюпка. Следует сообщить на эсминец, что на транспорте ребенок. И что ему надо сохранить жизнь. Берег в этих местах безлюден. Но где-то здесь, высоко под облаками, есть горские селения. Снабдим мальчика пайком, дадим провожатого, и… надо надеяться, что они сумеют добраться до своих.

— Не будем терять драгоценного времени, — сказал Федор Сергеевич. — Предложение вполне реальное. Полагаю, сопровождать Андрюшу на берег будет… — Он взглянул на старшего механика Амбросимова. — Будете вы, Александр Алексеевич.

Амбросимов встал, покашливая, сказал:

— Я… гм… понял вас так, товарищ капитан второго ранга, что вы хотите сплавить меня… гм… на берег… гм… Собственно, хотите… гм… даровать мне жизнь. Я понял, почему выбор пал на меня… Многодетный я человек. Так ведь? Да, действительно, у меня пятеро детей. Трое из них воюют. Двое эвакуированы с матерью. Они не пропадут. С ними жена, а человек она энергичный. Ну, а что касается меня, то я свое отплавал. Я считаю, что среди нас есть и помоложе люди, которым еще многое в жизни посмотреть нужно. В общем… гм… Так…

— Александр Алексеевич, это приказ, — сухо произнес Гульковский. — Собирайтесь в путь!

— Что же тут собираться?.. Я… гм… уже собран… Только знайте, что я доставлю мальчика на берег, а сам вернусь.

…Александр Алексеевич спустился в радиорубку и привел Андрейку.

— Прощайся, сынок, со всеми.

— А зачем?

— Списываем тебя на берег…

Андрей бросился к командиру.

— Я не хочу на берег… Я хочу с вами. Я буду все-все делать, что только скажете. Я буду слушаться… Я не хочу на берег. Я ничего не боюсь, честное пионерское! Я вот даже, — он залез в карман и вынул оттуда сложенный листок бумаги и развернул его перед командиром, — я даже нарисовал вам… Когда на палубе бой шел. Вот только что нарисовал. Посмотрите… как мы их…

На листке был нарисован морской бой. Нос нашего корабля разрезает волну. Справа и слева по борту разрывы снарядов и фонтаны воды. Взрывы такие огромные, на какие способна фантазия одиннадцатилетнего мальчишки, а кругом тонущие суда с фашистскими знаками на бортах.

— Ты должен выполнить важное боевое задание…

— Какое? — всхлипнув, спросил Андрей.

— Ты сообщишь на берегу, что транспорт, на котором ты был лично, в бою с врагом победил. А как доказательство передашь этот рисунок.

Мальчик вытер слезы.

— А кому я скажу, что мы победили?

— Первому нашему человеку, которого встретишь на земле.

— Хорошо, товарищ капитан второго ранга, скажу.

Командир обратился к мичману Гульковскому, но так, чтобы не услыхал мальчик:

— Сигнальный, сообщите на эсминец: «На борту шлюпки ребенок. Просим не открывать огня». Нет… без «просим». Просто: «Огонь по шлюпке не открывать».

Сигнальный передал сообщение на немецкий корабль.

С эсминца ответили:

«Огонь открывать не будем. Возврат шлюпки обязателен. Ваше время истекает».

Гарибян как-то по-восточному взвизгнул от злости и до крови укусил себя за палец.

— Что с тобой, Акоп?

— Что он говорит? Это их время истекает. — И несколько слов Акоп произнес по-армянски…

Командир, постукивая безымянным пальцем с перстнем по другой руке, обратился к Амбросимову.

— Ваша просьба о возврате на судно выполнена, и вы теперь уже вполне официально явитесь на корабль, Александр Алексеевич. Считайте, что не я, а немцы помогли вам в этом вопросе.

Все происходит сейчас значительно быстрей, чем я пишу.

…Мы стоим на палубе и смотрим, как Амбросимов и Гульковский спускают на воду шлюпку.

Андрейка понял, что с вражеским эсминцем велись какие-то переговоры при помощи сигнальных флажков.

— Что он им передал? — спросил Андрейка у Гарибяна, кивнув в сторону сигнального.

— Андрей-джан… Их сейчас предупредили, чтобы они не вздумали удирать, пока ты не передашь всем там, на земле, о нашей победе.

— А они что ответили?