Федор Кандыба - Бетонщик Марусин

Бетонщики ходили веселые и взволнованные. У них снова были развязаны руки и дела было по уши.

— Ну, теперь держись! Будет и на нашей улице праздник. Начинаем держать экзамены, — говорили они и хитро подмигивали друг другу, будто, знали какой-то секрет, который не хотели никому раскрывать.

— А вот ничего у вас и не выйдет! И напрасно секретничаете, все равно провалитесь, — отзывались маловеры.

Секрета никакого у бетонщиков не было. Просто они за зиму стосковалась по хорошей работе, а теперь им было где разойтись, и наконец настало время показать, чему они научились и что надумали в долгие зимние вечера.

Работы разворачивались все шире. Тракторный завод на глазах у всех одевался в камень, металл и стекло. Бетонировались полы в выстроенном за зиму механосборочном цехе, большие бетонные работы начинались на постройке электрической и тепловой станций, литейного и других цехов будущего завода.

Была веселая южная весна. От мокрой земли поднимался пар. Ветер приносил из степи бодрые запахи молодой травы и первых цветов. В такое время хорошо гулять в парке, но еще лучше работать на открытом воздухе.

Бодро грохотали бетономешалки, как бы проснувшиеся после зимней спячки. Члены общества «Даешь 250 замесов!» снова проверяли свои расчеты, готовясь к решительному бою.

Марусин был доволен наступлением весны и возлагал на нее большие надежды. Он с удовольствием наблюдал за своими учениками-комсомольцами.

Первыми показали себя комсомольцы, бетонировавшие полы в механическом цехе, которые в один из солнечных апрельских дней уложили двести один замес.

— Ну, наше время настало, — сказал. Марусин, вызвав после этого командира комсомольского батальона бетонщиков Сидоренко и бригадира-комсомольца Дзюбанова. — Я думаю, Дзюбанов, теперь твоя очередь показать работу. У вас на литейном делают фундаменты. Там двести пятьдесят замесов уложить можно смело.

Дзюбанов, бывший одним из организаторов общества «Даешь 250 замесов!» и известный своей солидностью молодой бригадир, вдруг оробел:

— Хорошо, я попробую, хотя трудно ручаться…

— Если ты не уверен в своей бригаде, лучше не браться. Наше положение сам знаешь какое, — предупредил Сидоренко.

— За бригаду я ручаюсь! Даю за нее голову на отрез! — вспыхнул Дзюбанов.

— Так в чем же дело? Пойди и попроси производителя работ и десятника, чтобы тебе получше подготовили работу, и действуй. Поговори с каждым из ребят. Если у кого есть какие сомнения, разберись и проверь. А завтра мне скажешь. Если все будет в порядке, я предупрежу партийный комитет. Мы тебя знаем и за тебя не боимся. Лишь бы ты сам был в себе уверен, — сказал решительно Марусин.

— Да я уверен. Только вот у моей мотористки Никифоровой руки короткие… — вырвалось у Дзюбанова.

— А тебе нравится, чтобы были длинные? — засмеялся Сидоренко.

— Совсем не в этом дело, — смутился Дзюбанов. — Она мне еще зимой говорила, что у нее короткие руки и она боится, что не управится со всеми рычагами бетономешалки, когда придется делать двести пятьдесят замесов.

В тот же вечер Дзюбанов договорился со своим начальством и сказал Марусину, что задержек никаких не предвидится.

Действительно, все как будто бы устраивалось наилучшим образом. Даже самый неуравновешенный из членов бригады — бетонщик Тимоша Литвиненко — держался спокойно и уверенно и только сказал, что напишет стихи, когда рекорд будет поставлен.

Наконец назначенный день настал. Бригада Дзюбанова должна была работать во вторую смену, с пяти часов дня. Однако уже в четыре вся она в полном составе собралась на участке, чтобы подготовить работу и еще раз проверить свои планы.

Пока кончала работу дневная смена, бетонщики убирали с дороги кирпич, который мог им помешать, оттащили в сторону лежавшие не на месте доски и критически рассматривали опалубку фундамента под котлы, куда им предстояло укладывать бетон. Раньше кучи цемента, щебня и песка наваливали далеко от места работы, и уходило много времени, пока их подносили к ковшу бетономешалки. Потом материалы стали складывать у самого ковша. Получалась давка и суета, из-за которой времени терялось не меньше. Сегодня же кучи материалов лежали на расстоянии четырех-пяти метров от машины и расположены были так удобно, что ни давки, ни лишней беготни не предвиделось.

Последние приготовления закончились. Все замерли на своих местах с тачками и трамбовками в руках, около вагонеток, опалубки и куч песка, цемента и щебня. Побледневшая от волнения мотористка Никифорова неподвижно застыла, положив свои короткие руки на рычаги бетономешалки.

Дзюбанов в последний раз окинул взором свой отряд, стоявший среди лесов литейного цеха, и перевел взгляд на стрелки часов.

— Пошли! — неожиданно звонко крикнул он и махнул рукой, будто рассекая невидимый канат, державший на месте бетонщиков.

Бетонщики ринулись вперед, как пловцы прыгают с вышки в воду. Через минуту на непривычно высокой ноте загудела бетономешалка. Еще через минуту, громыхая, покатились по рельсам вагонетки с бетоном.

Все взяли сразу с места в карьер.

Тракторострой никогда еще не видел такой работы, какая началась с первой же минуты. Люди не шли, а бежали, не видели ничего, кроме бетономешалки, материалов, которые они ссыпали в ее ковш, вагонеток с бетоном…

Мысли и чувства бетонщиков ушли в работу. В сознании, в сердцах, в каждом движении было одно: надо сделать двести пятьдесят замесов!

Было жарко. Солнце палило нещадно. Бетонщики обливались по́том. Но ни Литвиненко, волосы которого перестали развеваться по ветру и, слипшись, опустились ему на лицо, ни мотористка Никифорова, взмокшая от мысли, что вдруг ее руки все-таки окажутся слишком короткими, чтобы управиться со всеми рычагами бетономешалки, ни другие бетонщики не чувствовали пота и не видели солнца.

Если бы любого из них сейчас остановили и спросили, который час, каждый бы ответил одно: двести пятьдесят! Исключение мог составить разве только бригадир Дзюбанов, что-то бормотавший себе под нос и то и дело переводивший напряженные глаза с бетонщиков на часы, с часов на бетонщиков.

Марусин, который с волнением наблюдал за работой своих учеников, чувствовал к ним острую зависть.

Они ему живо напомнили, как в гражданскую войну бойцы бежали на выручку Чапаева, окруженного белыми в Лбищенске.

До Лбищенска было шестьдесят километров, и ни автомобилей, ни лошадей у части не было. Бойцы не соблюдали строя и не смотрели на дорогу. Они бежали, думая только о том, как бы помочь Чапаеву. Они падали, поднимались, у них горели черные от пыли рты, пот заливал глаза, лилась из стертых ног кровь, но они бежали и бежали вперед, движимые единой волей и единым желанием — во что бы то ни стало спасти Чапаева.