Джанни Родари - Грамматика фантазии (Введение в искусство придумывания историй)

бесчеловечному миру; но если посмотреть с другой стороны, то мы

увидим союзника, добивающегося справедливости для своего

подопечного. Во всяком случае, этот старый кот, наследник

неведомых, тысячелетних традиций, осколок времен, погребенных в

безмолвии доисторических эпох, на наш взгляд, заслуживает лучшего

отношения, чем ловчила, подсовывающий взятку, или придворный

прощелыга.

Конечно, ребенок, слушающий сказку про Кота в сапогах,

воспримет ее как событие сегодняшнего дня, где ни истории, ни

предыстории нет и в помине. Но какими-то неисповедимыми путями

ему, наверное, все же удается почувствовать, что истинное зерно

сказки - не головокружительная карьера самозванца - маркиза де

Карабаса, а отношения между молодым героем и котом, между сиротой

и животным. Именно этот образ - самый запоминающийся, в

эмоциональном плане самый сильный. Он укрепляется в ребенке еще и

благодаря целой гамме привязанностей, частично сосредоточенных на

реальном или воображаемом (игрушка) животном, важная роль которого

в жизни ребенка уже описана психологией".

В № 3-4 1972 г. той же "Газеты для родителей" появилось еще одно выступление "В защиту Кота в сапогах" - статья Лауры Конти; привожу ее почти полностью:

"...Мне хочется рассказать, как восприняла ребенком, то есть

полвека тому назад, историю про Кота в сапогах я сама.

Прежде всего, Кот, так же как его маленький хозяин и как я,

был Маленький среди Взрослых, но благодаря сапогам мог делать

большущие шаги, то есть, оставаясь маленьким котом, имел

возможность эту "маленькость" преодолевать. Я тоже хотела

оставаться маленькой, но делать то, что могут делать взрослые

более того, еще уметь их обскакать... Соотношение ребенок

взрослый, выходя за рамки буквального смысла, за рамки величины,

приобретало переносное значение. Кот, помимо того, что он

маленький, еще и недооценивается взрослыми, они считают его

бесполезным: присутствие кота в нашем доме объяснялось досадным

капризом с моей стороны. Поэтому я безмерно радовалась, когда

бесполезная животинка превращалась в могущественного союзника

человека. Чем Кот в сапогах занимался, мне было совершенно

безразлично, настолько, что я начисто про то забыла. Понадобилась

"Газета для родителей", чтобы я вспомнила его дипломатические

выверты - действительно довольно беспардонные. Но, повторяю, дела

его меня не интересовали, меня интересовали результаты: мне важно

было - да позволено мне будет выразить взрослыми словами детское

ощущение, - поставив на заведомо проигрышную карту, все-таки

выиграть. (Не напрасно же мальчика, которому в наследство достался

всего лишь кот, поначалу все жалели.) Итак, меня привлекали два

превращения: из маленького в большого и из неудачника в

победителя. Сама по себе победа меня не занимала, меня волновало

то, что свершилось невероятное. Двойственная природа Кота

(маленький - большой, неудачник - победитель) тешила не только мое

парадоксальное желание быть взрослой, оставаясь маленькой, но еще

и другое, тоже парадоксальное желание: чтобы победило существо,

которое продолжало оставаться маленьким, слабым, мягоньким

котенком. Я ненавидела силачей; когда в сказках описывалась борьба

между сильными и слабыми, я всегда сочувствовала слабым; но ведь,

если слабые побеждают, значит, они сильные, значит, их тоже

придется возненавидеть... История Кота в сапогах уберегала меня от

этой опасности, потому что Кот и после того, как он одержал верх

над Королем, оставался котом. Повторялась история с Давидом и

Голиафом, только для меня Давид так и оставался пастушком, не

становился могущественным царем Давидом. Не подумайте, что я

провожу это сравнение постфактум: тогда же, когда мне поведали

сказку о Коте в сапогах, меня знакомили со священной историей; то,

что пастушок становился царем, мне нисколько не нравилось, мне

нравилось только одно - что он, будучи вооружен маленькой пращой,

убил великана. В отличие от Давида Кот, победив Короля, сам

королем не становился, а оставался котом.

Таким образом, обдумав свой личный опыт, я полностью

присоединяюсь к тому, что говоришь ты: в сказке самое существенное

не "содержание", а "ход". Содержание могло быть и конформистским,

и реакционным, но ход совершенно другим: показывавшим, что в жизни

важна не дружба Королей, а дружба Котов, иначе говоря, маленьких,

недооцениваемых, слабых созданий, способных одолеть власть

имущих".

Творчество и научная работа

В порядке комментария к главе 44, по поводу школы, следует привести отрывок из книги покойного Бруно Чари "Методы обучения".

"На первый взгляд может показаться, что между художественной,

творческой деятельностью и научной работой нет ничего общего. В

действительности же связь между ними есть, и притом тесная.

Ребенок, который в стремлении себя выразить орудует кисточками,

красками, бумагой, картоном, камешками и пр., вырезает, клеит,

лепит и так далее и тому подобное, тем самым развивает в себе

определенные навыки: умение обращаться с материалами, быть до

известной степени конкретным, точным, что содействует формированию

общих научных навыков. Последние, впрочем, тоже имеют творческий

аспект, выражающийся в том, что истинный ученый умеет пользоваться

для своих опытов простейшими имеющимися под рукой средствами.

Поскольку, однако, все мы признаем, что научная подготовка должна

базироваться на фактах, наблюдениях, на реальном опыте подростка,

я считаю своим долгом подчеркнуть, что важнейший вид творчества

художественное слово - понуждает учащегося зорче всматриваться в

реальность, глубже погружаться в опыт..."

Ученики Бруно Чари разводили хомяков, считали по системе майа, условное наклонение изучали, экспериментируя над хранением мяса во льду, половину классного помещения превратили в художественную мастерскую, словом, во все, что бы они ни делали, они вкладывали фантазию.

Искусство и наука

(см. главу 44)

Интересна - с точки зрения выявления аналогий и гомологии в структурах методологии, эстетики и науки - книга "Наука и искусство", вышедшая под редакцией Уго Волли ("La scienza e l'arte". Mazzotta, Milano, 1972). Основной тезис ее таков: "Для научной работы и работы художника характерна одна и та же главная черта, а именно: установка на то, чтобы моделировать реальность, осмыслять ее, преобразовывать, иначе говоря, придавать предметам и фактам социальное значение. Все это - семиотика реального".

Ряд работ, написанных во много рук, исходит из традиционного отделения искусства от науки, но лишь для того, чтобы отвергнуть это разграничение, доказать его необоснованность и выявить то общее, что их все больше и больше объединяет, то, чем они занимаются, все более и более схожими средствами. Компьютер, например, служит и математику, и ищущему новые формы художнику. Живописцы, архитекторы и ученые работают сообща в центрах автоматизированного производства пластических форм. Формула Нейка для его "компьютера-графика" прекрасно подошла бы к "грамматике фантазии". Вот она, я специально ее выписал: