Адольф Гофмейстер - Кто не верит — пусть проверит

— Так он был настоящим чародеем?

— Больше чем чародеем. Гораздо больше. Больше чем сказочным старичком. Это был настоящий старинный китайский народный художник, депутат, заместитель председателя Союза китайских художников, профессор Академии изобразительных искусств, резчик и живописец Ци Бай-ши.

— А как он колдовал?

— Он рисовал. Писал на шелковой бумаге кисточкой — сразу, не делая наброска, — рыб, раков и креветок с такой уверенностью, с какой может нарисовать, ну, скажем, краба только тот, кто его знает в совершенстве, — знает, я сказал бы, как свои пять пальцев. В течение пяти, десяти, пятнадцати минут возникала картина. Здесь были рыбы, плавающие в воде, хотя воды там не было и рыбы не двигались. Были креветки, которые шевелили усиками и быстро погружались на дно, где изо всех сил барахтался и никак не мог подняться перевернувшийся на спину краб. Но, конечно, никакого дна не было, а перевернувшийся краб был изображен тремя линиями и сохранял одно и то же положение. И ко всему еще ты видел, что это море — китайское, что на этом дне песок и раковины, хотя ни песок, ни раковины не были нарисованы. Вот в чем волшебство сказочного старичка. Когда видишь, как он рисует, то и вправду кажется, что он колдует. Его руки рождают действительность более реальную, чем самая реальная действительность. Некоторые говорят, что это колдовство. Мы называем это искусством.

— А долго этот старичок учился рисовать?

— Всю жизнь. Рисовать человек всегда учится, всю жизнь. Он начал, когда ему было столько лет, сколько тебе сейчас, и не перестает учиться до сих пор. В семь лет он уже рисовал замечательные картины. Но кто мог в домике бедного крестьянина интересоваться мальчишкой, который только и делал что рисовал? Его отдали в ученье к художнику в городе Сянтане провинции Хунань, но там он проучился всего полгода. Потом ему пришлось самому зарабатывать на жизнь. Он стал пастушком, затем резчиком. Только спустя много лет, уже будучи взрослым, он научился как следует читать и писать. И сразу стал писать стихи. И лишь в двадцать семь лет смог полностью посвятить себя живописи. Благодаря огромной наблюдательности и колоссальному трудолюбию он быстро занял ведущее место среди китайских художников. К пятидесяти годам Ци Бай-ши стал знаменитостью.

— Что такое наблюдательность, папа? Он выслеживал, как следопыт — зверя или как разведчик — движения вражеских войск?

— Нет, ему не надо ничего делать тайно, он не наблюдает за передвижением войск, но некоторое сходство с этим есть. Он просто должен наблюдать природу и все запоминать. Наблюдая какое-нибудь робкое животное, он, конечно, должен быть осторожен, чтобы не спугнуть его. Но, главное, ему надо смотреть и все помнить, чтобы, придя домой, верно изобразить то, что видел. А чтобы это суметь, он должен рисовать с утра до вечера, пока его рука не будет мастерски владеть кистью и он сможет действительно верно изображать все то, что видел. Ученик и друг старого мастера, художник Ли Чи-жан, который заботится о Ци Бай-ши, ухаживает за ним и часто живет в его доме, рассказывал нам, что за все свои девяносто четыре года Ци Бай-ши только дважды, каждый раз на десять дней, прерывал рисование. В первый раз — во время тяжелой болезни, а во второй — когда умерла его мать. До сорокалетнего возраста он вырисовывал каждое перышко на головке колибри, а после сорока лет, когда уже многому, очень многому научился, начал рисовать свободнее. Только самое необходимое. Только типичное. И тогда он стал великим творцом.

— А что он рисовал?

— Только то, что знал. Знал в совершенстве. Он просиживал целыми часами у реки, на лугу, во фруктовом саду, во дворе и наблюдал предмет, который решил рисовать. И, только изучив его, поворачивался и шел рисовать. Пусть это была только веточка жасмина или лягушка.

— Ну, я это могу в момент!

— Да, но никто не скажет, что твой рисунок всем понятен и что нарисованное тобой красиво!

— Мне достаточно минуту посмотреть на жасмин — и раз! раз! — и готово!

— Вот это-то и неправильно, Кнопка. Послушай, что рассказывают об одном китайском художнике и одном китайском императоре. Между прочим, это был мудрый император, который любил природу и людей. К сожалению, природу больше, чем людей, но это, в общем, к делу не относится. Как-то император шел по берегу озера, полузаросшего цветущими водяными лилиями, и вдруг увидел над водой трепещущую стрекозу с серебряными крылышками и медно-зеленым тельцем. Она то неподвижно висела в воздухе, как вертолет, то быстро неслась вперед, как истребитель, то снова плавно, как планер, опускалась на цветок на поверхности воды. Император, очарованный стрекозой, приказал позвать в императорскую резиденцию — Запретный город — лучшего художника страны. Китайские императоры жили в центре Пекина, окруженном высокими стенами и наполненными водой рвами; простым смертным вход туда был запрещен. Вот почему эта часть города называлась Запретной. Художника привели. Император сидел на резном троне. Он был в войлочных ботинках на войлочной подметке в четыре пальца толщиной, чтобы казаться выше всех и чтобы пол, под которым было проведено отопление, не обжигал ему ноги. На нем была желтая одежда из шелка и меха. В Китае один только император имел право носить желтую одежду. Художник поклонился, и император сказал ему: «Нарисуй мне стрекозу!» Художник снова поклонился и ответил: «Я пойду изучать жизнь стрекоз, а потом ее нарисую. А пока я работаю, ты плати мне такое же жалованье, как верховному судье». Император согласился, и художник ушел. Через год император послал камергера узнать, что с ним. Художника нашли на берегу озера. Он лежал на боку и смотрел на рой стрекоз над водяными лилиями. Его спросили, когда будет готова картина. «Я не начинал ее, — ответил художник, — потому что еще недостаточно точно знаю, как выглядят и как живут стрекозы». Прошел год, и такой же разговор снова повторился. Затем разразилась война, в страну вторглись конные орды монголов, и император с придворными забыли о художнике. Только императорская казна — ведь это государственное учреждение, а учреждение не мыслит — продолжала ежемесячно выплачивать ему жалованье верховного судьи. Наконец заключили мир.

Сидит как-то престарелый император на троне — было это вскоре после нового года — и пьет ароматный чай. Тут привратник доложил о приходе художника. Император посчитал по пальцам, сколько лет назад он заказал картину и сколько серебра выплатила художнику казна. Он рассвирепел и встретил художника суровым возгласом: «Где картина, лодырь? Что ты делал все эти годы?» — «Наблюдал жизнь стрекоз, ваше величество, а вчера я эту картину нарисовал, ибо мне показалось, что я уже знаю, как выглядит стрекоза. Посудите сами, не ошибся ли я». И художник показал императору картинку с конверт величиной, на которой тонкой кисточкой на тонком шелку была нарисована стрекоза над камышом. Император хотел швырнуть картинку в угол, но, мельком взглянув на нее, поразился и стал внимательно рассматривать картину. Подошел с нею к свету. Приблизил ее к глазам и потрогал пальцем очертания стрекозы. Гладил усы, бороду и покашливал. Потом уселся на трон и сказал так громко, чтобы все придворные — дворяне и генералы, камергеры и ученые — слышали его слова: «Ты хорошо нарисовал стрекозу, художник. Нельзя было быстрее изучить ее жизнь. Ты изучил ее в совершенстве и создал совершенное произведение». Вот видишь, никогда не рисуй «раз! раз! — и готово» то, чего не знаешь. Только как следует изучив то, что ты хочешь изобразить, ты сможешь быстро создать хорошую картину.