Василий Ян - Никита и Микитка

Глаза у Микитки разбежались, и он забыл о своих возах. Привыкший к мирной тишине деревни, здесь, на шумной, крикливой улице, Микитка растерялся и удивлялся всему: и людям в нарядных кафтанах и шубах, и вереницам саней, одних с поклажей, других с знатными, разряженными седоками. Особенно его поражали бесчисленные воины, стоявшие повсюду на поворотах улиц и возле больших каменных ворот.

Вдруг толпа хлынула обратно и бросилась в боковые улички, а впереди послышались громкие крики:

— Падú! Падú!

Сани съехали в сторону, к стенам домов. Улица расчистилась, показались стрельцы. Они шли по пять человек в ряд, длинной вереницей, за ними ехали всадники на разукрашенных конях. Далее — три больших белых коня, запряжённые гуськом, увешанные лисьими хвостами, везли сани. Переднего коня под уздцы вели два, должно быть, очень знатных человека, в высоких меховых шапках и шубах, крытых золотой парчóй [22] Золотой парчóй (парчá) — матéрией, зáтканной золотыми нитками. . На полозьях скользил обшитый красным сукном возок с маленьким окошечком в дверце. На дверце возка красовался вышитый золотом большой двуглавый орёл, раскрывший крылья.

— Падú! Падú! — услышал снова крики Микитка и заметил, что все бывшие на улице попадали на землю, скинув шапки, и уткнулись бородами в снег.

Микитка тоже сбросил шапку и опустился на колени. Он успел заметить в раскрытом окошечке чёрные нахмуренные брови, горбоносое бледное лицо с небольшой чёрной бородкой и пронизывающие, сверкающие глаза под надвинутой бобровой шапкой.

Когда толпа поредела и сани снова двинулись по дороге, Микитка побежал вперёд, разыскивая своих возчиков, но нигде их не видел. Он слышал, как все переговаривались:

— Сам царь Иван Васильевич сейчас проследовал: то ли на богомолье, то ли творить суд и расправу.

Чем шумнее, чем люднее становилась улица, тем беспокойнее был Микитка: «Куда идти? Как найти своих?» Улицы загибались, по сторонам появлялись новые переулки, чередовались бревенчатые, изредка каменные дома; всюду были поставлены прилавки со всякой всячиной, где продавцы, и взрослые и мальчишки, зазывали прохожих:

— К нам милости просим с копейкой на восемь! Слову честному мы цену знаем и на деньги совесть не меняем!.. Выбирайте чего вашей душеньке угодно!

Микитка не знал, куда броситься, чтобы разыскать своих возчиков, и думал о грозном господском приказчике, который доложит боярыне, что паренёк Микитка сбежал. Тогда ему наденут на ноги железную цепь и на щеке выжгут калёным железом клеймо — знак беглеца.

Когда княжича Никиту усадили в возок рядом с нянюшкой, мальчик сперва вырывался и ревел, отталкивая сладкие пряники, которые ему совали. Он был поверх шубки завязан в пуховый платок, так что в щёлочки были видны только чёрные блестящие глаза. Дверца захлопнулась, все стали креститься; кони рванулись и потащили возок. Передний вéршник на коне кричал и хлопал бичом, ямщик в санях гикал и посвистывал, сзади доносились окрики дядьки Филатыча:

— Легче! Сдерживай на поворотах! Не оброни княжеское дитё!

Встречные сторонились, видя нарядные сани. Быстро проносились мимо засыпанные снегом ели, почерневшие придорожные избёнки, старые вётлы, кривые мостки и унылые снежные поляны…

Через несколько часов, переехав по льду Москву-реку, сани поднялись по крутому откосу к воротам Кремля. Стрельцы спросили, кто и зачем едет, и возок двинулся дальше. Множество бревенчатых изб, каменных домов и небольших церковок в беспорядке теснилось, образуя узкие переулки. Дома были разукрашены яркими рисунками затейливых цветов и невиданных птиц, тянулись кверху башенками и кончались на гребне крыши петушками.

Проехав небольшой переулок, сани остановились возле больших дубовых ворот с иконой наверху. Дядька Филатыч, соскочив с коня, постучал железным кольцом, прибитым у калитки, и громко прочитал молитву.

— Аминь! — послышался ответ, и в калитке отодвинулась доска окошечка.

Оттуда всматривались недоверчивые глаза.

— Чего смотришь? Открывай ворота!

— Подождёшь! — ответил караульщик и зазвонил в небольшой колокол.

Открыв дверцу, он вышел в широком, шерстью вверх, собачьем тулупе до пят, с бердышóм в руке. Сейчас же из дома выбежали слуги, распахнули ворота, и возок со скрипом, топотом коней и окриками вéршника въехал во двор. Злобным, хриплым лаем залились огромные лохматые собаки, привязанные на цепях.

Филатыч поднял Никиту из саней, нянюшка повела его за руку на крыльцо, оттуда — дальше, в сени деревянного дома, выстроенного из больших дубовых брёвен.

Слуги сняли с Никиты платок, шубу, валенки и развесили на деревянных гвоздях. Нянюшка достала из привезённого с собой сундучка узорчатые сафьяновые сапожки и надела их на ноги мальчику. Тот, дичась, испуганно посматривал на незнакомых людей.

— А Микитка уже приехал? — сердито спросил он у Филатыча.

— Едет Микитка, с обозом едет, кони у него не такие лихие, как у тебя. Пока подъедут гужóм — и ночь настанет. Завтра приведу к тебе Микитку. Будешь с ним здесь во дворе кататься с гор на салазках.

Степенный старый дворецкий повёл прибывших через тёмную комнату, уставленную сундуками, и по деревянной скрипучей лестнице поднялся во второй этаж, в «гóрнее» (верхнее) жильё — гóрницу.

Горница была устлана персидскими узорчатыми коврами. Кругóм стен были прикреплены лавки, крытые вышитыми суконными полáвочниками. Стены позади лавок, в рост сидящего человека, были обиты красным сукном.

В одной стене были вырезаны два окошечка; в них были вставлены большие и мелкие кусочки слюды, расположенные красивым узором. А на каждом куске слюды были расписаны красками цветы, звери и птицы.

Всё это Никита мигом разглядел, пока нянюшка, войдя в горницу, стояла, повернувшись к красному углу, увешанному старинными иконами в серебряных ризах, с несколькими горевшими лампадками. Нянюшка долго крестилась, клала земные поклоны, затем обратилась со словами:

— Мир вам и благодáть! Жить вам, здравствовать и поживать много лет, боярыня Марья Григорьевна! Солнышко ты наше ненаглядное! По указу привезла я питомца вашего, князиньку Никиту Петровича. Очень уж матушка его убивалась, горевала, отпуская невинное дитё в чужую сторону на ученье-мученье. Лёгкое ли дело — оторвать младенца от забав детских!.. Подойди поближе, князинька Никита Петрович, поклонись в ножки боярыне Марье Григорьевне!

Никита нéхотя и робко сделал шаг вперёд, покосился, затем поклонился в пояс, коснувшись концами пальцев пола, и поднял глаза на боярыню. На скамье сидела молодая женщина, густо набелённая, с прямой линией подрисованных бровей. На ней была просторная шёлковая одежда, расшитая узорами, и шапочка, убранная жемчужными нитями, с которой свешивалось прозрачное кисейное покрывало, откинутое на спину. На узком длинном столе было разостлано бархатное платье, по которому золотыми и серебряными нитями были вышиты диковинные листья и цветы.