ВЛАДИМИР СИНЕНКО - ЧЕЛОВЕК С ГОРЯЩИМ СЕРДЦЕМ

— Усатый — рабочий Фома Михайличенко. А за ним Никита Нестеров — мастер. Склонялся к эсерам, но я его переубедил. Чисто одетый — конторщик Соколов. Очёнь тянется к партии. Рядом с ним — шахтер Кузьма Крикун... Видишь на том берегу шалашик, а возле него лодку?

— В которой дед бородатый? Видно, настоящий рыбак.

— Верно, у Анисимовича всегда на уху найдется! Познакомить?

— Зачем? Как бы твой дед не оказался рыбаком из охранки... Но где же сюрприз?

Петровский гулко захохотал. «Рыболовы» озадаченно обернулись на смех. Григорий помахал им:

— Подгребай, хлопцы! Будем начинать.

Те смотали снасти; взялся за весло и дед в челне.

— В шалаше-то — Петр Анисимович Моисеенко, знаменитый орехово-зуевский ткач! — торжественно улыбнулся Григорий.

Федор изумился. Моисеенко в глухой Щербиновке?! Организатор и вожак Морозовской стачки, имя его гремело еще в прошлом веке...

Вокруг Петровского уже сидели все щербиновские подпольщики. Пока Моисеенко причалил и привязал к корневищу вербы лодку, Федор успел его рассмотреть. Невысок и кряжист, как гриб-боровик, на вид чуть больше пятидесяти.

Выставив дозорных, Петровский попросил гостя рассказать щербиновцам о юзовском подполье, о жизни и настроениях тамошних рабочих.

Когда Федор поделился своими впечатлениями, Фома Михайличенко спросил:

— А верно, что придется с японцами воевать? Сказывают, что в газетах только про это и пишут...

— Верно — к этому клонится, — кивнул Федор. — А только зачем народу такие кровавые бойни? Так и людям надо говорить.

Но щербиновцы стали жаловаться, что шахтеры неохотно идут в политические кружки. Неграмотны, работают, как лошади, а в субботу и воскресенье пьют до потери сознания. Конторщик Соколов сказал:

— А что с темноты взять? Не коренные пролетарии, а вчерашние мужики. Рудник-то молодой... За прибавку на стенку лезут, а чуть задень дом Романовых, орут: «Царя-батюшку не трожь! Он к шахтам касания не имеет...» Вот и поговори!

Моисеенко выразительно глянул на конторщика:

— Надо искать дорогу к сердцу и неграмотных! Устная агитация, если хочешь, — сильнее печатного слова.

— Живое слово доходчиво, — поддержал его Федор.

Расходились поздно. Да, партия ведет по всей стране ощутимую деятельность. Множится армия революционеров.

В поселок Федор не вернулся. Сказал Моисеенко:

— Заночую у вас, Петр Анисимович, под звездами.

— Милости прошу! — обрадовался тот. — И мне веселее. Нарежем камыша, рогожка широкая. Есть рыба, сухари и крупа.

Федор остался в шалаше не только из осторожности — не хотел стеснять Петровских. И без него тесно... Заинтересовал очень и сам Моисеенко. Опытный и бывалый революционер. Жандармы ищут его на севере, а он на юге страны делает свое дело!

Петр Анисимович и Федор рыбачили, строили планы на будущее, обсуждали у костра международные и российские дела, говорили о борьбе между большевиками и меньшевиками.

На Кривом Торце благодать. Сюда чужой глаза не кажет. Да и шахтерам, задавленным нуждой, не до прогулок. Лишь изредка приходят Григорий или Фома. Принесут соли, хлеба и картошки, расскажут новости.

В конце недели вдруг поздно вечером заявился Фома. Влез в шалаш мокрый, дрожа от страха и холода. Сзади тоскливо повизгивал пес.

— Беда... Микиту Нестерова взяли! — торопливо сказал Михайличенко. — Ночью мой Кудлай стал сильно брехать, я и вышел. Сказился кобель или на луну лает? Слышу, у хаты Нестерова шум. Пригляделся, а у ворот стражники, шашками бренчат. Тут вывели на улицу Микиту, и баба его заголосила... Я и дал сюда стрекача!

Сидели молча, подавленные случившимся.

— Сбегаю к Петровским, разведаю, предупрежу, — наконец решительно вымолвил Федор. — Меня в поселке не знают.

— Сиди, — коротко бросил Моисеенко. — Опасенье — половина спасенья. А может, именно ты хвост на шахту приволок?

— Да вы что?! — вскипел Сергеев. — Я когда ныряю, под плот не угождаю! Пойду узнаю, в чем дело.

— Обожди до вечера! — схватил его железной рукой Петр Анисимович.

Утром примчался Кузьма Крикун. Он чудом избежал ареста. Гулял вечером на крестинах у друга, там и заночевал. Ночью в окно застучала жена: «Ой, да что же это делается, люди добрые? Стражники печь разворотили, скрыню заставили открыть, богов в углу побили. Тебя, Кузя, шукают... Что же ты, окаянный, натворил?»

Моисеенко сдвинул лохматые брови:

— Ясно... Очередь за нами. Пора сматывать удочки. Раз фараоны что-то пронюхали — и на нас заведут невод.

— Уходите, — согласился Федор. — А я узнаю, что с Григорием. Бедная Доменика! Она с малышом и на сносях.

— Чем ты ей пособишь? — отговаривал Фома, а Петр Анисимович лишь хмурился. — Только сам попадешься.

Федор ждал вечера. Фома, Кузьма и Моисеенко из солидарности тоже не покинули шалаша. Весь день подпольщики глядели сквозь вербы на пустынную степь, лежащую меж речкой и поселком. За спиной сумрачная, изрезанная оврагами равнина. Ни врагов, ни друзей.

— Собственно, почему фараонам искать нас именно здесь? — буркнул Моисеенко. — Наши не проговорятся, а я давно взял в шахтной столярке расчет и сказал, что подамся в Бахмут.

Стемнело. Федор с Фомой зашагали в поселок. Луна залила степь зеленоватым светом, и тропка ясно обозначилась. Моисеенко и Кузьма остались за рекой.

К лачуге Михайличенко крались почти не дыша, только Кудлай слегка повизгивал. Нет ли засады?

Хибара оказалась разгромленной, окна зияли черными провалами, вскопан даже. земляной пол. Шерсть на Кудлае поднялась.

— Видали? — скрипнул зубами Фома. — Ничего, я их отблагодарю!

С опаской, через огороды и заборы, стали пробираться к жилью Петровских. Тихо, только на руднике чахкает паровая машина.

Федор подошел к двери и трижды стукнул.

— Боже мой! — отозвался взволнованный голос. — Отпустили, Грыцю?!

— Откройте, Доменика, — тихо произнес Федор. — Артем...

Не зажигая лампы, хозяйка рассказала о вчерашнем. Стражники все перевернули в каморке и, не найдя запретного, забрали с собой Григория.

— Утром я кинулась к нашему уряднику. Оказывается, арестованных увезли в село Железное. Интересовались Моисеенко...

— И обо мне шла речь?

— Нет... Но как же мне выручить Гришу? — горько вздохнула женщина. — Куда я такая? Вот-вот понадобится повивальная бабка...

Доменика заплакала и уткнулась в подушку лицом.

Федор вышел во двор и сказал Михайличенко:

— Забирайтесь все подальше... Я остаюсь.

Луна спряталась за тучи, в окно уже глядело пасмурное утро, а Федор все думал. Надо поскорее отправить Доменику к родным... И как вызволить больного Григория из рук полиции?

Дорога виляла вдоль Кривого Торца. Слева река, а справа яры и глубокие шурфы — заброшенные шахты и проходки. Какой-то предприниматель пытал счастья, но угля тут не оказалось.