Николай Внуков - Фотография Архимеда

В сквере не было ни души. Голые деревья, неподвижные, словно выкованные из чугуна, тянули в мутное белесое небо узловатые руки. Рядами проволочных заграждений стояли кусты.

— У меня всегда так получается!.. — вдруг с отчаяньем сказал Андрей.

— Что?

— Вверх ногами. Хочу сделать нормально, а получается вверх ногами. Всю жизнь так...

— Даже «Космос»?

— Ну... «Космос» другое дело. А остальное...

— В таком случае у меня тоже все вверх ногами, — сказала Люда. — Сначала я хотела стать балериной, потом инженером-химиком, потом ботаником.

— А сейчас?

— Историком. Знаешь, где я хотела бы пожить? В Голландии тысяча шестьсот семьдесят второго года.

— Почему тысяча шестьсот семьдесят второго?

— Потому что в это время там вывели черный тюльпан. Ты не представляешь, что там творилось! Какие торжества были! И еще мне хотелось бы стать врачом... А в конце концов ничего путного из меня не получится. Так говорит мама.

— Из меня тоже, — сказал Андрей. — Что в школе не случится, я почему-то оказываюсь замешанным. Не хочу, а оказываюсь...

Они медленно шли по боковой дорожке вдоль ограды, и Андрей думал, что Люда одновременно похожа и на девочку, и на взрослую и, конечно, она лучше всех других девочек в мире.

— А спросить?! — вдруг воскликнула Люда. — Вот люди! Мы так и не спросили у Александры Ивановны про книжку! Андрюша, подожди меня здесь! Я сейчас все узнаю! Через десять минут! Держи!

Она бросила ему свой портфель и помчалась к выходу из сквера.

Неизвестно, кто в классе пустил этот грязный слух. Это мог сделать Женька Трифонов, которого в школе называли «информатором номер один», или Венька Окулов, который любил придумывать разные небылицы и потом сам свято в них верил.

Да какое значение теперь имело — кто? Слух-то был пущен!

На второй перемене в класс ворвался Гришка Афонин, вскочил на парту и заорал:

— Мальчишки! Хотите новость? Наш Степушкин влюбился!

— Степушкин? — ахнул кто-то из девочек.

— Честное слово! Вчера вечером его видели в сквере Победы с какой-то девицей. Знаете, что они делали? Никогда не угадаете! — Афонин приложил ко рту ладонь и сказал, понизив голос: — Об-ни-ма-лись!

— Гы-гы! — грохнул класс.

Десять пар глаз уставились на Андрея. Десять ртов искривились в противных усмешках.

Андрей встал, чувствуя, что сейчас произойдет что-то страшное. Пол покачивался под ногами, как палуба корабля.

Не говоря ни слова, подошел к Афонину и сдернул его за ногу с парты.

— Ты чего?! — закричал Афонин.

— Трепло несчастное! — сказал Андрей, подтянул его за рубашку к себе и ударил в лицо с такой силой, что хрустнули пальцы.

Гришка Афонин обмяк, медленно опустился на колени в проход между партами и вдруг, странно булькнув, повалился набок. Алыми брызгами разлетелась по полу кровь.

И тогда страшно завизжали девчонки.

«Надо постучать посильнее», — подумал Андрей.

Он повернулся задом и несколько раз ударил в дверь каблуком ботинка. В доме все затряслось и задребезжало. Потом зашлепали быстрые приближающиеся шаги, щелкнул ключ — и дверь приотворилась. В щель выглянул мальчишка.

— Кого надо? — спросил он неприветливо.

— Я ищу Сергея Липкина, — сказал Андрей.

— Я Липкин. Что нужно?

Андрей вынул из внутреннего кармана фотографию:

— Твоя?

Липкин присмотрелся и вдруг быстрым движением выдернул снимок из руки Андрея.

— Вот он где! Знаешь, как я искал! Весь дом вверх тормашками! Откуда он у тебя?

— Из книжки «Путь марсиан».

— Тьфу, черт! — выругался Липкин радостно. — Вспомнил! Это я после просушки положил их туда выпрямлять. Тетя Саша торопит. «Неси, — говорит, книжку быстрее, читатели ждут...» Я вытащил их и не сосчитал...

— Ты сам фотографировал? — с недоверием спросил Андрей.

— А кто же еще? — улыбнулся Липкин.

— Каким образом? Через телескоп?

— Чудак человек! — удивился Липкин. — Разве через телескоп так сделаешь? Я фотографирую только натуру.

— Натуру?! — ошеломленно спросил Андрей. — Ты, может, скажешь, что этот снимок сделан из ракеты?

— Не скажу. Потому что не из ракеты. Это я фотографировал с одной из вершин восточных Апеннин.

— Ты?!!

— Я, конечно, — спокойно сказал Липкин.

— Каким образом?

Липкин оглядел Андрея с ног до головы и отворил дверь пошире.

— Давай проходи.

Он провел Андрея в большую полутемную комнату, посреди которой стоял круглый обеденный стол, накрытый полиэтиленовой скатертью. В центре стола, где обычно ставят вазу с цветами, тускло мерцала изящная серебристая ракета.

Андрей впился в нее глазами.

Это была модель космического корабля «Восток» с первой ступенью, с четырьмя пусковыми агрегатами и даже с лифтом для космонавта.

Андрей обошел ее со всех сторон.

Модель в точности повторяла настоящую ракету и была так здорово сделана, что трудно было оторвать взгляд.

— Ну? — сказал Липкин.

— Это ты... сам?

— Чудак человек, — пожал плечами Липкин. — Такие штуки в магазинах не продаются.

— А из чего?

— Картон, целлофан, проволока.

— Красиво!

— Она мне не особенно удалась, — скромно возразил Липкин. — Торопился, кое-что напортил. Садись, — придвинул он стул. — Поговорим.

Андрей сел, но сейчас же вскочил. Он заметил в углу комнаты телескоп. Теперь он бросился в этот угол и осмотрел установку.

Липкин настороженно следил за ним.

— Рефрактор? — спросил Андрей. — Только почему без объектива? Ты его снимаешь, чтобы не пылился?

— Рефлектор, — поправил Липкин. — Системы Кассегрена. С кольцевым зеркалом.

— Кассегрен? Сам сделал?

— Сам, конечно.

— Ого! — с уважением сказал Андрей. — А у меня Ньютон. Почему ты его в комнате держишь?

— Не могу же я построить астрономический купол! Я его во двор выношу.

— А чердак? — воскликнул Андрей.

— Хм! Чердак! Думал я про чердак. Невозможно. У нас железная крыша.

— А-а!.. — протянул Андрей. — У нас черепичная. Я двенадцать черепиц вынул, положил их на специальный щиток. Ночью снимешь щиток — и в космос.

Настороженность Липкина как рукой сняло.

— Красота! — улыбнулся он. — Всю ночь напролет от звезды до звезды!.. У твоего какой диаметр зеркала?

— Сто двадцать пять миллиметров.

— А увеличение?

— Сто сорок.

— Ого! — с уважением сказал Липкин. — У меня всего восемьдесят. А диаметр сто.

— Перешлифовал?

— Да, немножечко. А переделывать, знаешь...

— Знаю, — сказал Андрей. — Я два зеркала запорол. Одно на грубой шлифовке — оно лопнуло у меня в руке, надавил слишком сильно, опыта не было, а второе на тонкой, окончательной. Так получилось. Нужна кривизна ноль шесть миллиметра, а я с размаху саданул до ноль девяти. Исправить невозможно. Я со злости трахнул его об стену. Зато третье получилось что надо. Стрелка кривизны ноль пятьдесят восемь, ни одного сбоя, ни одного завала по краям. Идеальная сфера! Хорошо. Кончил шлифовку. Сформовал полировальник. Приготовил смолу, крокус. Нанес на полировальник бороздки. Начал. Полирую пять часов, шесть, семь... Проверяю ножом Фуко, — знаешь, приборчик такой из бритвочки и лампочки от карманного фонаря, — вроде нормально. Еще два часа полирую, руки онемели, в локтях едва разгибаются. Делаю окончательную проверку — даже слезы из глаз: в середине бугор, вокруг него валик, а края приподняты, как у чашки. Перешлифовывать надо. Четыре раза перешлифовывал... Знаешь, что это за работа? Хорошо еще, что у «Космоса» только одно зеркало. Ты по какой книжке строил телескоп?