Георгий Скребицкий - От первых проталин до первой грозы

- Уходи, уходи, не до тебя сейчас! - устало сказал Пётр Иванович и тут же загнал скворца в клетку.

Потом мы вскипятили самоварчик, сели пить чай с мёдом, с вареньем. Собственно, пил только я один, а Пётр Иванович налил себе стаканчик да и не выпил.

- Не хочется что-то, сынок! - как будто извиняясь, сказал он.- Какой уж день сосёт под ложечкой, ни пить, ни есть нет охоты.

Вечером я простился с Петром Ивановичем и ушёл.

На душе у меня было очень грустно. Вот и праздники кончаются, и Пётр Иванович совсем невесёлый; может, заболел немножко, да не хочет сознаться.

Вскоре начались обычные занятия в школе. И утро и вечер, как всегда, учение, ругань, колотушки.

Насилу дождался первого воскресенья. Пораньше утром побежал к Петру Ивановичу. Наверное, точок у него расчищен, можно будет птиц половить, давненько мы их не лавливали.

Прибегаю, а Пётр Иванович опять на постели одетый лежит. В комнате не прибрано и очень холодно, будто печь совсем не топили, воздух какой-то тяжёлый, душный.

- Пётр Иванович, что с вами, заболели? Улыбнулся, привстал с кровати:

- И сам не разберу, сынок, ничего не болит, а вот еле ноги таскаю.

- А вы сегодня кушали?

- Кушал, кушал, сынок.

Гляжу: на столе никаких остатков еды, только кусочек хлеба валяется.

-Пётр Иванович, а что вы кушали? Опять как-то виновато улыбнулся.

- Да я, сынок, вот хлебца поел. Не тянет меня к еде. Сосёт и сосёт под ложечкой. Ну, да всё пройдёт, сейчас самоварчик поставим.

Он с трудом встал с кровати. Вместе поставили самовар.

- Давайте я вам помогу клетки почистить,

предложил я.

Пётр Иванович растерянно взглянул на меня:

- Чистить-то, сынок, нечего.

- Как - нечего? - Я взглянул на клетки. Все пустые.- А птицы где?

- Отпустил их, на волю выпустил.

- Зачем же посреди зимы? Они же к теплу привыкли. Замёрзнут, с голоду умрут.

- Не умрут, бог даст. Я их кормлю: коноплю, ягодки на снег бросаю. Они меня навещают.

- Да зачем же вы их выпустили?

- Силы нет, сынок, клетки чистить, за всеми ухаживать. Бог с ними, пусть на воле живут.

- Лучше бы мне их отдали. Я бы в вольере до

весны подержал.

- Я и сам так подумывал,- виновато ответил Пётр Иванович.- Да вот, на-поди, как тебе отдать-то их? Отнести - силушки нет, а сам ты не больно часто ко мне заглядываешь.

Мне стало вдруг очень грустно и стыдно, что я за всю неделю ни разу не навестил старика.

- Я, Пётр Иванович, целый день учусь, ни минутки свободной нету.

- Я понимаю, понимаю,- заторопился Пётр Иванович.- Учение - это не шутка, это важное, очень важное дело.- Он помолчал и тихонько добавил:- Вот и выпустил их, простился и выпустил.

- А скворушка где?

- Этот дома. Где-нибудь на шкафу сидит. Я уж его в клетку не загоняю. Пусть по комнате летает. И ему вольготней, и мне легче - клетку не убирать, корм не ставить. Он теперь прямо со мной обедает - что я, то и он.

Я украдкой взглянул на пустой стол, где валялся кусочек хлеба, и ничего не сказал.

Помолчали. Петру Ивановичу, видимо, хотелось занять меня чем-нибудь интересным, но чем, он не мог придумать. Я тоже не знал, чем заняться.

Так мы и сидели друг против друга. Он на кровати, я на табуретке. Сидели какие-то растерянные, даже чем-то сконфуженные.

И вот первый раз за все мои посещения этого уютного домика я вдруг почувствовал, что мне хочется поскорее отсюда уйти.

Петру Ивановичу, видимо, тоже было тяжело сидеть и говорить со мной.

- Да вы лягте лучше, полежите,- предложил я.

- Ох, сынок, чего ж всё лежать да лежать! Я и так и ночь и день всё лежу, отдыхаю.

"Творрра, творрра!" - неожиданно заскрипел откуда-то сверху скворец. Он слетел со шкафа на стол и начал подбирать крошки хлеба.

- Прости, дружок! - виновато сказал ему мой приятель.- Творожку-то у меня нонче для тебя и нету.

- Пётр Иванович, давайте я в лавку сбегаю! - обрадовался я возможности пробежаться по улице.

- Не надо, не надо! - замахал рукой старичок.- Куда там ещё бегать, зачем это? И без творогу обойдётся, не велика птица!

- Нет, нет, я сбегаю, я мигом! Давайте деньги! Я вскочил и взялся за свою куртку. Пётр Иванович совсем растерялся:

- Вот с деньгами-то у меня немножко осечка, издержался малость.- Он печально взглянул на свою швейную машинку в углу и на ворох тряпья возле неё.- Остановилась фабрика, почитай, третью неделю стоит, деньжонки-то и поизрасходовались.

- Да как же вы сами?..- начал я и не кончил.

- Ничего, ничего, сынок! - поспешно перебил меня Пётр Иванович.- Теперь скоро поправлюсь, опять фабрику заведу, опять всё наладится.

"Творрра, творрра!" - снова заскрипел скворец.

- Молчи ты. Ишь какой надоеда! - махнул на него рукой мой приятель.

Скворец взлетел обратно на шкаф и угрюмо уселся на самом его краешке. Он нахохлился, опустил книзу длинный жёлтый клюв и стал вдруг удивительно похож на своего старого хозяина: такой же встрёпанный, такой же тощий, несчастный.

- Пётр Иванович, дайте его мне, пусть у меня поживёт, пока вы поправитесь.

Не то испуг, не то горькая усмешка появились на исхудавшем лице моего друга.

- Что ты, что ты, сынок? А я-то с кем же останусь? Лежу, лежу один, и поговорить не с кем. Он хоть и птица, может, и не понимает ничего, а всё-таки что-то лопочет. Послушаю - мне и радостней на душе. Будто кто со мной разговаривает. И я с ним тоже поговорю.- Пётр Иванович ласково взглянул на своего маленького крылатого друга и добавил: - Нет, сынок, пускай уж со мной век доживает. Оба мы старики. Много ли теперь осталось.

Опять замолчали.

В комнате было как-то необычно тихо, тихо по-особенному, будто случилось какое-то большое несчастье.

И вдруг я понял, почему это так тихо: не слыщно птиц. Ведь в комнатке Петра Ивановича всё время, бывало, раздавалось их весёлое щебетанье.

- Эх, сынок, а про самоварчик-то мы с тобой и забыли,- вдруг встрепенулся Пётр Иванович.- Как бы не выкипел, не распаялся!

Я побежал посмотреть, что с самоваром. Он давно уже заглох, видно даже не закипев.

- Давай опять разведём пары,- предложил Пётр Иванович.

Мне пить чай совсем не хотелось.

Пётр Иванович не настаивал. Посидели ещё немного. Говорить было не о чем. Пётр Иванович, видно, очень устал.

- Ну, я пойду,- нерешительно сказал я.

- Иди, сынок, иди погуляй по свежему воздуху,- даже будто обрадовался Пётр Иванович.

Я простился и ушёл.

Выбежал на улицу, всей грудью вдохнул чистый морозный воздух.

Светило солнце. Сверкали огромные снежные сугробы. Снег весело поскрипывал под ногами. Я обернулся, взглянул на уютный знакомый домик. Он, как и прежде, приветливо поглядывал своими маленькими окошечками. Только из трубы не вился сизый дымок и дорожка к калитке была давно не расчищена. Казалось, в домике уже никто не живёт. "Хоть бы скорей Пётр Иванович поправился,- подумал я.- Опять будем вместе ловить птиц, опять будет всё хорошо и весело".