Виктор Степанов - Венок на волне

- Значит, теперь в четыре глаза будем видеть!

- Так точно! - польщенно ответил я за двоих.

- Куда уж точней! - засмеялся капитан-лейтенант и, поглядывая на экран, продекламировал как бы невзначай: - "Уходят в море мальчики, приходят в порт мужчины..."

- Смотрите повнимательней, - сказал он, уходя. И добавил, подумав: Выдастся свободная минутка - покажу вам штурманскую прокладку. - И захлопнул дверь рубки.

- Мне покажет? - переспросил я Афанасьева.

В наушниках он меня не услышал. На экране локатора белесой полоской таял берег. Мы шли на линию дозора.

Что такое граница? Всякий представляет: зелено-красные полосатые столбы с гербом Советского Союза. Они неприступно стоят и в барханах пустынь, и в непролазной чащобе леса, и среди снеговых горных отрогов...

Граница морская - это волны и небо вокруг. Двенадцать миль от берега, что равняется примерно двадцати четырем сухопутным километрам, воды наши. Дальше нейтральные. Пограничных столбов здесь нет. Но моряки их "видят" и на штормовых кручах, и на глади штиля. Морская граница - это тонкая линия на штурманской карте.

Капитан-лейтенант сдержал свое обещание, вызвал меня наверх, в ходовую рубку.

- Вот линия государственной границы, - сказал он, развернув карту. Циркуль зашагал своими игольными ножками по пунктиру, отмеривая мили. - А это мы.

На автопрокладчике курса мы выглядели светящейся точкой, которая медленно ползла по карте. Вот таким образом, наверно, видят себя на орбите космонавты. Там, в тесной кабине, их орбита, которая обозначена тоже точкой, бегущей по маленькому глобусу.

- Ясно? - спрашивает капитан-лейтенант, отчеркивая карандашом линию.

- Ясно, - отвечаю я. - "Хорошо бы, - думаю, - еще здесь, наверху, постоять".

- Ну, а коли ясно, марш на боевой пост, - мягко приказывает капитан-лейтенант.

Наш с Афанасьевым боевой пост - глаза корабля.

- Как на рентгене, - говорю я, показывая на мерцающий экран локатора.

- Похоже, - соглашается Афанасьев.

Зеленый луч кружит по экрану, обнажая невидимое. Нарушителя не укроют ни ночь, ни туман. И если нарушитель перейдет запретную черту тот самый тонкий пунктир на карте, - тогда "Полный вперед!" - на сближение. А на мачте нашего корабля взовьется сигнал-приказ: "Застопорить ход, лечь в дрейф!"

Обо всем этом как бы походя, не отрывая от экрана взгляда, мне рассказывает Афанасьев.

- Бывает, что нарушители не останавливаются, - продолжал он. - Вроде бы не видят и не слышат. Тогда - в погоню. От нас далеко не уйдешь. На судно-нарушитель поднимается осмотровая команда. Выясняем причину столь неожиданного визита. Мирных отпускаем с миром, а чужака пограничник видит издалека.

Я смотрю на экран и думаю: "Вот бы попался пусть хоть самый паршивенький, но нарушитель".

В динамике щелкнуло, и вновь раздался знакомый голос:

- Свободным от вахты построиться на верхней палубе!

Я вопросительно взглянул на Афанасьева. "Это и тебя касается", показал он мне глазами и опять уставился на экран.

Выйдя на палубу, я увидел, что корабль резко сбавил ход. Сейчас он шел, наверно, "самым малым". Вода, разрезаемая форштевнем, не кипела, а расходилась плавным клином. На малом ходу ощутимее была и качка - корабль переваливался по отлогим буграм зыби.

Свободные от вахты матросы, а их оказалось немного, стояли шеренгой спиной к борту. Я пристроился рядом с конопатым гармонистом.

- Не знаешь, зачем это? - спросил я его.

- Тише вы там! - оборвал нас кто-то с правого фланга. - Командир идет...

Наш малочисленный строй шевельнулся и замер, без команды приняв стойку "смирно".

Командир медленно шел по палубе и нес на вытянутых перед собой руках что-то белое. Цветы! Я не поверил своим глазам. Но это действительно были цветы, те самые астры, которые стояли в командирской каюте.

Это что еще за номер! Не иначе у кого-нибудь день рождения. И вот вам, пожалте, букетик.

Но когда командир поравнялся с нашей шеренгой, я увидел, что ошибся. На небольшой деревянной подставке лежал венок. Белый, будто из пышного морозного кружева, переплетенный алой лентой.

Венок! А это зачем? По спине пробежали мурашки.

Командир передал венок матросу, стоящему правофланговым, и повернулся лицом к морю. Стало так тихо, что казалось, остановились винты. Только было слышно, как позванивает о форштевень волна. И флаг отщелкивал на ветру над головами.

Матрос подвязал под деревянную подставку фал - теперь венок был как на маленьких качелях - и вместе с командиром подошел к борту.

- Смирно! - как-то приглушенно скомандовал командир. - В память моряков "Стремительного", отдавших свои жизни за свободу и независимость нашей Родины, флаг приспустить!

Флаг дрогнул и чуть-чуть спал. Командир снял фуражку.

- Возложить венок!

Матрос стравил фал, и венок, словно на плотике, невесомо закачался на волне.

С минуту мы еще постояли в строю и вдруг, не сговариваясь, ринулись к борту. Венок плыл рядом. Но вот его чуть подкинуло, он скользнул за корму и превратился в один большой цветок астры, который лежал как бы на живом, бугристом граните моря.

Командир стоял задумчиво, не надевая фуражку. Казалось, он совсем забыл о нашем присутствии. Прижатые друг другом к леерам, мы, не двигаясь, глядели вслед уплывающему венку до тех пор, пока за гребнем волны он в последний раз мелькнул белой звездочкой.

- По местам! - кратко сказал командир.

А еще через минуту мы услышали властное и стремительное:

- Полный вперед!

Вдоль линии дозора корабль ложился на боевой галс.

П и с ь м о в т о р о е.

"Борис, привет! Мы в море. Я уже отстоял первую боевую вахту. Правда, дублером. Это совсем не то, что дублирующий состав футбольной команды. В любую минуту можешь оказаться в основном составе. Но вряд ли тебя заинтересует наша вахта у радиолокационной станции - день-деньской и темной ночью торчим с Афанасьевым у экрана. Тут романтики, сам понимаешь, никакой. Да обо всем и не напишешь.

Но вот, Борька, присутствовал я на ритуале, о котором, наверно, век не забуду! Это был ритуал почести погибшему кораблю.

Представь себе: идем, идем морем, и вдруг "Малый ход!". Выстраиваемся на палубе. Для чего бы? Оказывается, на этом месте когда-то погиб корабль. И вот мы, возможно над ним. Это все точно рассчитано на штурманской карте.

Командир выносит венок из белых астр, приспускается флаг - и венок уже на волне.

Это ли не романтика, а? Где-то на дне морском вечным сном спят матросы-герои. Может, они так и замерли на своих постах - кто у руля, кто у орудий. А над ними - густым синим небом километровая толща воды. И вот мы, которых в то грозное время даже не было на свете, идем теми же боевыми курсами.

На море не ставят обелисков, и мы спускаем венок. Матросы даже песню сочинили об этом. Она называется "Точка". Вот припев, послушай: