Валерий Квилория - 22 шага против времени

– Хороша девка, – остановилась напротив Вари толстенная вдова титулярного советника.

Это была та самая помещица Ильина, которая распродала целую деревню ради одного модного платья.

– Толку-то от неё, – заметил следовавший за Ильиной управляющий. – В хозяйстве, Аида Акимовна, мужики надобны.

– Знамо [178]дело, – согласилась вдова, – токмо мне девка потребна – пятки чесать да постель греть в студёные ночи.

– Молода зело, – оглядел Варю управляющий. – При панском доме не жила, горничному делу не обучена.

– Ничего, вырастет, а по дому убираться наука нехитрая.

Помещица отошла к стоящему в сторонке хозяину и неожиданно указала на старшего Лозовича.

– Соседушка, в какую цену сей мужик?

– 360 рублей, – объявил Марьян Астафьевич.

– Что ж так дорого? – удивилась вдова.

– Долгами обременён. Да вы на товар посмотрите, он того стоит. С нынешнего года уж и за рекрутов по такой цене платят.

Помещица сокрушённо покачала головой.

– А девка малая почём? – между прочим, спросила она, словно и не интересовала её Варя.

– Девку за 100 рублей отдам.

– Эко заломил, – скривилась Ильина. – Уступите за 50.

– Не могу, ей-богу, не могу – долги.

– Сбросьте хоть сколько по-соседски.

– Берите за 90.

– 60 рублей.

– 80.

– 70.

– Ладно, – сдался Переверзев, – по рукам.

– По рукам, – обрадовалась помещица и обернулась к управляющему, который носил за ней ридикюль с косметикой, нюхательными солями, визитками и деньгами.

Но тут в помещение вошёл чёрный человек с каменным лицом и так глянул на вдову, что её тотчас начала бить икота.

– Ёк-споди! – икнула и перекрестилась она.

Плюнула через плечо и лишь потом сунула руку в сумочку за деньгами. Далее произошло невероятное – ридикюль ожил и, словно злобная собачонка, впился в руку Аиды Акимовны.

– Ай-яй-яй! – взвыла она в испуге и стала лихорадочно трясти кистью, пытаясь высвободить зажатые пальцы.

Но ридикюль держал мёртвой хваткой. К взывающей о помощи Ильиной бросился её управляющий на пару с Марьяном Астафьевичем.

– Ишь ты, – удивился управляющий. – Ридикюль-то из самого Парижу завезен. Право слово, и характер у него французский – горячий.

Подошли остальные покупатели.

– Знамо дело, тут имеется потайная пружина, – предположил кто-то, знакомый с механикой. – Надо человека с клещами позвать да разжать замок.

Тотчас явился приказчик купца Василевича с инструментом.

Увидев это, мужчина в чёрном рединготе даже зубами скрипнул. Следом вдовья сумочка зарычала, словно собака.

– Забавный у вас ридикюль, – заметил Переверзев. – Тонкая работа, видно, и стоит немало.

Польщённая вдова загадочно улыбнулась. Между тем, ридикюль ухватили железными клещами, и он, наконец, открылся.

– Это что, – вновь заявил знакомый с механикой господин. – Вот в Китае имеется рукотворный соловей [179]из чистого золота. Так тот и поёт, и двигается, будто живой.

Потерев затёкшие пальцы, помещица Ильина достала деньги.

– Получите за девку, – отсчитала она семьдесят рублей.

Марьян Астафьевич протянул и тотчас отдёрнул руку. Да и было отчего – из высоченной причёски Аиды Акимовны неожиданно повалил густой дым. Помещение стало стремительно наполняться едкой вонью. Все в ужасе попятились. Только человек в чёрном рединготе не шелохнулся. Стоял, скрестив руки на груди, и не сводил пристального взгляда с пышной причёски помещицы. Ещё мгновение, и вместо дыма из горы уложенных волос вырвались языки пламени.

– Матерь пресвятая Богородица! – перекрестился управляющий.

Схватил двумя руками причёску хозяйки и выбросил в открытое окно. В следующий миг она запылала, словно костёр.

– Голову барыне оторвал! – изумились крепостные.

Господам, напротив, стало весело.

– Да рази энто голова, – успокоил товарищей по несчастью Никифор Ворсанафьевич. – Энто строение из чужих волос – париком прозывается. А голова ихняя на прежнем месте.

Крепостные присмотрелись и увидели, что голова, действительно, находится там, где ей и положено быть. Только острижена [180]коротко, отчего барыня стала походить на толстощёкого ёжика. Забыв, что их вот-вот распродадут по разным хозяевам, и что, быть может, им век не видать своих родных, крепостные вслед за господами стали тихонько посмеиваться. Лишённая парика и чести, помещица Ильина выбежала вон вместе со своим управляющим.

Как только избу проветрили, к Марьяну Астафьевичу подошли сразу несколько покупателей. И быть Лозовичам распроданными по разным домам. Но тут к отставному подпоручику приблизился человек с каменным лицом.

– Даю тысячу за девку, – заявил неожиданно он. – И остальных беру всех разом.

– Но позвольте, – растерялся Переверзев. – Я не могу всех. Это аукцион. Поодиночке ведь дороже уйдут.

– За каждого, – высокомерно задрал подбородок незнакомец в чёрном рединготе и указал на бедную Варю, – даю её цену.

– Да вы шутите?

– Нисколько, – и человек в чёрном достал пачку сторублёвых ассигнаций. – Извольте купчую. Забираю ваших крестьян со всем имуществом.

– Что за блажь, что за блажь, – приговаривал довольный Марьян Астафьевич, берясь за перо с бумагой.

После того, как деньги были сосчитаны, все документы оформлены, Лозовичи вместе с новым хозяином отправились обратно в сельцо – забрать вещи и домашнюю живность.

В дорогу Лозовичи собирались на скорую руку. А всё потому, что новый хозяин ходил за ними буквально по пятам.

– Быстрей! Быстрей! – повторял он каждую минуту страшным замогильным голосом.

Никифор Ворсанафьевич впряг лошадей в две телеги. Старшие дети нагрузили их нехитрыми пожитками, младшие – навязали позади коров, а Прасковья Митрофановна – старого козла, за которым безропотно потянулось козье стадо.

Не прошло и полчаса, как проданное в тридорога семейство покинуло своё, теперь уже бывшее, подворье. Сбоку маленького обоза следовал на вороном коне чёрный человек с каменным лицом. Мужики, вышедшие проводить Лозовичей, снимали шапки, будто провожали покойника, крестились широко и кланялись до земли. Интересовались.

– Далеко ли гонють? – спрашивали одни негромко.

– А каков хозяин? – спрашивали ещё тише другие.

Бабы преимущественно молчали, многие плакали.

Выехав из сельца, обоз направился не по наезженной дороге к широкому тракту, а по едва заметной колее в сторону ближайшего леса. Лозовичей охватила тревога.

Никифор Ворсанафьевич всё поглядывал на нового хозяина, пытаясь понять, кто он таков и что задумал. Но лицо человека в чёрном рединготе не выдавало ни малейшего чувства. Глаза его были и того хуже – оловянные, словно у мертвеца.

– Ох, не к добру энто, – шепнул мастер старшим сыновьям. – Не приведи Господь, ежели новый пан окажется лихим человеком.