Галина Смирнова - Максимка, Толик и каляки-маляки

Павлик с мамой отделались поверхностными ранами, а многих знакомых после этого он больше не видел.

Как и свою бабушку.

Потом Павлик с мамой прятались от бомбёжки в церкви, и там он увидел иконы, горящие свечи и запомнил батюшку с крестом на шее, который помогал беженцам всем, чем мог.

От папы приходили редкие письма, война не кончалась, и пришло время, когда Павлик и мама сели в автобус с надписью «Дети», и этот автобус доехал до самой Москвы.

В Москве маме и Павлику дали небольшую комнату в общежитии, и мама сразу пошла работать, а Павлик стал ходить в детский сад.

Он уже знал буквы, немного умел складывать их в слова и любил книжки, особенно одну – «Мойдодыр».

Наверное, он так сильно любил её, потому что это была одна из первых его книг, и потому что её всегда читал ему перед сном папа.

Павлик рассматривал красивые картинки в книге, а папа пояснял:

– Вот мальчик, который не любит умываться по утрам и вечерам, поэтому от него, посмотри, «одеяло убежало, улетела простыня», и ещё «утюги за сапогами, сапоги за пирогами, кочерга за кушаком – всё вертится, и кружится, и несётся кувырком». Нельзя быть грязнулей, сынок, ай-яй-яй!

И папа, улыбаясь, грозил пальцем.

– Яй-яй-яй, – повторял за папой маленький Павлик и старательно грозил пальчиком, ему было тогда два годика.

Шло время, появлялись новые книжки, некоторые в стихах Павлик знал наизусть, но самой любимой его книгой все равно оставался «Мойдодыр».

Вечером папа приходил с работы, Павлик со всех ног летел к нему, сильные руки подхватывали его, подбрасывали:

– Ай-яй-яй!

– Яй-яй-яй, – смеялся вместе с папой Павлик, прижимаясь лицом к родной, колючей щеке.

…Павлик заплакал: «Где папа?»

Он заворочался в постели, подошла мама:

– Ты что, сынок? Не заболел? – она губами потрогала лоб. – Не плачь, мой маленький, скоро Новый год, завтра будете письма писать Деду Морозу, Вера Ивановна сказала.

– Знаю.

– Давай молочка тёплого с мёдом тебе дам? И уснешь быстро.

– Не хочу, посиди, – Павлик взял в ладони мамину руку, повернулся на бок и заснул.

– Дети, сейчас я спрошу, кто какой подарок хотел бы получить на Новый год от Деда Мороза, – сказала воспитательница Вера Ивановна – Ты, Леночка, что?

– Белые коньки… в цветочек.

– Такие бывают?

– Не знаю, мне приснились в цветочек.

– А ты, Толя?

– Вертолёт на пульте управления.

– Оленька, что?

– Попугайчика жёлтого волнистого, я его Кешей назову.

– А я… я, Вераванна, хочу щеночка.

– Ну хорошо, Слава. А Павлик что хотел бы получить?

– Книжку «Мойдодыр».

– Теперь, ребята, нарисуйте ваши пожелания на открытках, их получит Дед Мороз.

Павлик в тот день нарисовал книгу, на обложке которой была большая, красная щётка и жёлтое мыло, которое:

«Моет, моет трубочиста чисто, чисто, чисто, чисто», – он знал «Мойдодыр» почти наизусть.

Вечером мама сообщила Павлику, что завтра он не пойдёт в детский сад, а они вместе пойдут…

– Куда? – спросил Павлик.

Мама не ответила, но улыбнулась так светло и хорошо!

На следующий день Павлик и мама приехали в военный госпиталь, их встретил врач, на маму накинули белый халат, и они пошли по длинному коридору.

Павлику не нравился запах больницы, он вспомнил бабушку, вспомнил мамины капли, и ему стало тревожно, но тревога смешивалась с каким-то радостным предчувствием.

Неужели?

Они вошли в большую палату, и Павлик увидел папу!

Он лежал бледный и сильно похудевший, голова была перевязана, через бинты проступала кровь, одна рука в гипсе.

Но это был папа!

Павлик бросился к нему.

– Осторожно! – закричал врач, но Павлик уже подбежал и крепко обнимал папу.

На его тумбочке у кровати лежала книга «Мойдодыр».

Никто не заметил, когда залив реки с чистыми, холодными, подземными ключами, с весёлыми мальками на мелководье, с лилиями и кувшинками, с шумной, озорной детворой на берегу стал печальным болотом.

Во времена залива над поверхностью воды летали чайки, а вдоль берегов, среди осоки и камыша жили лягушки.

Лягушки, разговаривая между собой, выражая недовольство, радость или беспокойство, квакали, и только одна из них, странная, одинокая лягушка, жившая в стороне от других, говорила «вот-вот» вместо «ква-ква».

Мало кто понимал, что значит «вот-вот» – хорошо это или плохо, или вообще всё равно.

– Ква-ква, – предупреждали лягушки, когда зоркие чайки кружились у берега, – лягушата-малышата, убегайте поскорее, не то острый клюв схватит вас.

– Ква-ква, – пищали малыши, прячась по норкам вместе с родителями.

Одна странная лягушка оставалась на месте и, глядя на чайку из-под большого, зелёного листа, говорила:

– Вот-вот, вот-вот.

– Ква-ква, – беспокоились лягушки, видя, как браконьеры натягивают сеть с одного берега залива до другого, – ква-ква, нехорошо, в сеть попадёт много разной рыбы, и большой, и маленькой – окуни с окуньками, плотва с плотвичками и щука со щурятами, и пескари, и лещи с подлещиками, кваква, уходите прочь.

Но браконьеры не слушали кваканья и расставляли сети, а утром вытаскивали из неё пойманную рыбу, и все лягушки от страха замолкали, кроме той, которая говорила «вот-вот».

Однажды на зелёной поляне у залива собралась большая компания, люди ели и пили, и смеялись, и всё бы ничего, но весь мусор после себя они бросили в залив, и снова бросили, и снова, и снова.

– Вот-вот, вот-вот, – одиноко звучал голос странной лягушки.

Как-то раз приехал мусоровоз – большая, страшная, красного цвета машина, и, подъехав к самому берегу, свалила весь мусор в залив.

Лягушки и лягушата даже не пытались квакать, они хотели поскорее убежать и спрятаться от лавины грязи.

Среди грохота, запаха бензина и мусора слышалось:

– Вот-вот, вот-вот…

После этого случая хор квакающих лягушек заметно поредел.

Залив становился другим.

Поверхность воды покрывалась сплошной, зелёной плёнкой мелких водорослей, дно становилось илистым и вязким, залив всё больше мелел, уменьшаясь в размерах – на его зыбучих берегах разрастался с невиданной силой кустарник и борщевик, и уже не пели, как раньше, соловьи в черёмуховых, весенних рощах.

В тот день очередная машина, сбросившая мусор, уехала, и в наступившей тишине голосила лишь одна странная лягушка:

– Вот-вот, вот-вот, вот-вот…

Её увидел аист.

Аист впервые прилетел на это болото, кружась и размахивая большими, белыми крыльями, он приземлился недалеко от лягушки, сделал несколько шагов и, подойдя ближе, раскрыл длинный клюв…

С тех пор никто не слышал «вот-вот, вот-вот, вот-вот» из-под большого, зелёного листа.

А залив тем временем становился всё меньше и меньше, постепенно он превратился в небольшое, мелкое озеро, потом в лужу, потом в вязкую топь.