Юлия Кузнецова - Где папа?

Оказывается, он давно уже ездил в суд. Несколько лет. Шло следствие. Он был одним из обвиняемых. Его обвиняли в том, что он поставил свою подпись на одном документе, который не имел права подписывать. Дедушка сказал, папу заставили подписать этот документ на старой работе. Заставило начальство. По этому документу выходило, что это самое начальство получило огромные деньги. Незаконно. А подпись на нём стояла папина.

Сначала обвинили начальство. Двоих мужчин и одну женщину. А они уехали в Швейцарию! И там скрываются! И тогда обвинили папу и одного его коллегу. Потому что им надо было кого-то обвинить.

– Понимаешь, Костя, там такие деньги… – проговорил дедушка. – Мы даже и не слышали о таких…

– Зачем же он подписал? – спросил Костя.

«Всё тебе знать надо, всезнайка паршивый. Не виноват папа, и ладно!» – подумала я, но сама прислушалась.

– Боялся потерять работу. Семья, двое детей. На дворе кризис был.

– И что теперь?

– Теперь… Подали на апелляцию.

– То есть его могут отпустить?

– Мы надеемся на это, – твёрдо сказал дедушка.

Я выдохнула. Папу могут отпустить?! Да? Всё кончится?

– А если… Если нет?

«Заткнись, Костя, придурок! Его отпустят!»

– Пять лет, – сказал дедушка, – в колонии.

«Нет и нет, – подумала я. – Раз он невиновен, то его отпустят. Вот тогда я тебе вспомню твое “если нет”, Костя!»

И только тут я поняла, что ошпарила руки! Сильно! Они стали ярко-розовыми, огромными! Будто надувными! Больно ужасно!

Но это неважно. Главное – мне есть на что надеяться.

Бисквит у бабушки вышел вкусный. Огромный как пароход. Бабушка призналась, что забылась и взбивала яйца дольше нужного. Поэтому такой высокий и вышел.

Ирка толкнула меня под столом. Я пожала плечами. «Дуру» никто не отменял.

После обеда я отправилась в комнату. Там стоял старенький патефон. И куча пластинок.

– О, Джо Дассен! – обрадовалась Ирка, появляясь за моей спиной, забирая у меня одну пластинку и сдувая с неё пыль. – Помнишь, мы под него скакали на этой кровати?

Я молчу.

– Неужели не помнишь? Бабушка ещё переживала, что мы ей все банки разобьем с вареньем, которые под кроватью стояли.

– Лиза! Ну ладно, прости за дуру…

– Это была «Абба», а не Дассен. Или как её… «Баккара»!

– А по-моему, Дассен!

Она потянула меня к кровати. Мы плюхнулись на неё, и что-то звякнуло.

– Банки же! – восклицает Ира. – Забыли, дурилки.

Я улыбаюсь.

– Я с тобой в субботу поговорить не успела. Мы же с мамой ТУДА ездили.

– Я знаю! – перебиваю я, но Ирка продолжает:

– Ох, Лизка, что там творится… Грязно, все толкутся, орут. Психуют, что у них не возьмут. А всё строго по списку. Мы вот принесли карамельки. А их разворачивать надо было. С бумажками нельзя. Банки они все вскрывают. Чтобы понять, что мы их не сами закрутили и не впихнули что-то запрещённое. Хлеб передали. А его порезать надо было. Чтобы показать, что внутри ничего нет. У нас не было ножа. Мы руками поломали.

– Грязными?

Ира грустно улыбается.

– Хуже всего, что она лекарства не могла ему передать. У него же давление. А лекарства пропускает только врач. А врач только по четвергам.

– Как же он справится? – пугаюсь я.

– Вот как-то…

– А увидеться с ним можно?

– Очень непросто… Адвокат его видел. Говорит, бледный. Но держится. Там ещё кафе есть… Мама заказала ему еды. Горячей. Кучу денег там оставила.

– Деньги-то чего считать? – злюсь я.

– Лиза… Мама говорит, их столько еще предстоит потратить…

– Но за еду-то горячую мы в состоянии заплатить?!

– Главное, чтобы ему досталось хоть немного.

– А кому ещё?

– Там сто человек.

– В одной комнате?!

– Да.

Меня передёргивает. Папа, папа, милый папа, Хлеб-с-Вареньем и детские рассказы… Как он сможет там продержаться?!

– Я напишу ему!

– Пиши… Маме отдашь. Она завтра опять поедет. Опять попытается лекарства пропихнуть. Говорит, ей пропустить работу придётся. Как бы не выгнали. А она ведь теперь одна будет деньги зарабатывать…

Мы молчим. Я не осмеливаюсь возмущаться про деньги. Они ведь все правы – никуда без них.

– Ир… А адвокат что говорит? Отпустят его?

– Этого никто не знает.

– Но надежда есть?

– Надежда есть…

Мы опять молчим. Вдруг Ира порывисто вздыхает и обнимает меня. Я сразу вспоминаю себя и её на этой кровати, прыгающими под музыку. Да, это всё-таки был Джо Дассен.

Я вижу в оконном стекле Костю. Он возникает на пороге.

За окном темно, а в прихожей яркий свет, Костя хорошо отражается.

Смотрит на нас. И тихонько уходит.

А ночью я лежала и думала о том, что Ирка всё-таки может обсудить всё с Костей. Бабушка – с дедушкой. У меня есть мама. Но я боюсь её расстроить. Она иногда все слова шиворот-навыворот понимает, а говорить цифрами я пока не научилась.

Нужен мне человек «моего калибра» (папино словечко). Вот Андрюша – моего.

Жаль, что всё кончилось.

Я лежала, смотрела на звёзды, которые приклеивали к потолку ещё мы с Иркой (у половины отклеились уголки), слушала, как у соседей внизу безнадёжно кричит ребёнок, и вспоминала, как всё получилось с Андрюшей.

Андрюша ниже меня на голову. У него странные карие глаза, они постоянно слезятся, словно он хочет заплакать. Волосы у него тёмные, на них видна перхоть. Он вообще такой… Неопрятный. Рубашка всегда мятая, грязь под ногтями, ботинки грязные даже в сухую погоду. Тетради и книги у него замусоленные, рюкзак в бурых пятнах.

Хотя я не знаю, может быть, вблизи все мальчишки такие. Я их, если честно, не разглядывала. Только Андрюшу, да и то не по своей воле.

Наша дружба (хотя я бы таких громких слов про наши отношения не произносила) началась со смешка.

Был диктант. И прозвучала какая-то длинная фраза про степь. А Андрюша сидит за моей спиной, на второй парте. И он шёпотом сказал: «А степь через “а” или через “у”?». Так, никому, он один сидит. Я не удержалась и хихикнула. Хотя я обычно строю из себя немую и вообще на шутки одноклассников (тупые на редкость) не реагирую.

А после уроков я, как обычно, отправилась в туалет. Я там пересиживаю то время, пока одноклассники одеваются внизу. Терпеть не могу, когда девчонки долго и манерно застёгивают ботинки, вздыхают, что поцарапали на этой дебильной физре маникюр, а парни ржут и стреляют сигареты друг у друга, а потом все вместе договариваются пойти поиграть в автоматы или зайти к кому-то на «кинцо да музончик».

Я наблюдаю за школьным двором из окна туалета. Когда все расходятся, я спускаюсь.

На этот раз в раздевалке остался Андрюша. Он запихивал в рюкзак пакет со сменкой, пакет не влезал. Тогда Андрюша выложил учебники и затолкал пакет, но теперь не влезали учебники. Я собиралась пройти мимо, как вдруг увидела, что в результате всех махинаций у него из рюкзака что-то выпало. Что-то белое, маленькое и твёрдое. Оно закатилось под стойку гардероба. Я наклонилась и вытащила белого зайца. Такого, с намагниченными лапками. Его можно прицепить куда угодно. Я открыла рот, чтобы сказать Андрюше о зайце, но он резко обернулся, заметил игрушку у меня на ладони и выхватил её.