Александр Бондаренко - Юные герои Отечества

Но вскоре опять пришла беда в дом к Осипу. Когда Володьке было двенадцать, Агафья родила ему сестренку, а сама через день умерла. Девчушку, в память о покойной матери, тоже Агашей окрестили.

Внезапное горе просто согнуло Осипа – и так уже не молодой мужик был, а тут вообще постарел буквально на глазах. Надо бы было теперь для младенчика няньку взять, да он наотрез отказался. И то хорошо, что девочка тихая была, смирная, вся в матушку. Уйдут мужики на работу – а Володьке, несмотря на малые годы, наравне с отцом трудиться приходилось, – оставят Агаше рожок с молоком, она и довольна: лежит, улыбается. То спит, то бормочет чего-то на своем младенческом языке и при этом улыбается, то молочко сосет – не плачет, не капризничает. И отец, и брат в малютке своей души не чаяли.

– Вот оно теперь, наше счастье! – говорил, глядя на дочку, Осип, а у самого слезы на глаза наворачивались. – Беречь ее надо.

И вот однажды, в сентябре дело было, озимые пора было сеять, ушли Осип с сыном в поле – верстах в двух от дома. Агаше, как всегда, полный рожок молока оставили.

Работали мужики старательно, дело спорилось, а в полдень пообедали и легли под кустом, в тенечке, передохнуть немного. Вдруг слышат – набат загудел, колокол церковный часто-часто тревогу бьет. Значит, беда какая-то в селе случилась. Глянули – точно, над домами черный дым столбом поднимается. Сразу же все побросали, побежали туда, где огонь занялся. Оно ведь как на деревне было: если пожар, то его только всем миром, всем обществом победить можно, и неважно, у кого горит – дома тесно друг к другу стояли, огонь запросто с одного на другой перекидывался. И если, бывало, не поспеют люди, зазеваются, замешкаются – глядят, а тут уже и вся улица занялась. Огонь для русской деревни, где все дома из дерева рублены, – первый враг! «Вор хоть стены оставляет, а пожар ничего не щадит!» – была такая грустная присказка.

Вот и сбегался народ со всех сторон – кто ведра с водой тащил, чтобы огонь заливать, кто багор нес – горящие бревна растаскивать…

Подбегая, увидели, что горела, во всю уже полыхая, изба самого Осипа. Крыша соломенная уже в огне, бревна почернели, потрескивают, языки пламени по ним скользят.

– Как же так, батька?! – только и сумел вымолвить Володя, глядя на эту ужасную картину.

Но как, почему изба загорелась – узнай, попробуй! Да и неважно тогда это было. Главное, о чем сразу оба Коштина подумали, – в доме малый ребенок остался, Агаша их ненаглядная, дочурка и сестричка.

Хотел Осип броситься в горящее свое жилище, да понял, что силы у него уже не те, так что и сам погибнет, и ребенка не спасет. Тогда к избе бросился Иван Мохнаев, свояк Коштина – муж сестры покойной его жены Агафьи. Но только он подошел, как с пылающей крыши прямо на него свалился пук горящей соломы и крепко обжег мужику руку. Остановился тот, растерялся. Тут ведь дело такое: если сразу, очертя голову, в огонь бросишься – то сумеешь, а если думать начнешь, как оно и что, – пиши пропало, уже себя не заставишь. В общем, не смог Мохнаев в избу горящую войти. Да тут как раз в сенях крыша с грохотом обвалилась. Вот-вот и вся изба рухнет.

– Спаси, сынок! – пробормотал Осип.

И понял тут Володя, что если не он, так больше этого сделать некому! Кинулся он в горящую избу, откуда страшным жаром палило, хотя кто-то и кричал ему вслед:

– Куда ты, парень, пропадешь!

Заскочил. Страшно в родном доме стало: нестерпимо жарко, все в дыму, рот противной горечью наполнился, глаза режет, слезы текут, дышать нечем, ничего не видно, а сверху, над головой, кровля зловеще трещит… Где же Агаша, роднулечка, жива ли она, маленькая?! Так-то он бы ее сразу нашел, что днем, что ночью – а здесь, в этом дыму. Но не растерялся мальчишка – ударил кулаком по стеклу, руку в кровь порезал, но зато дым из разбитого окна наружу пошел, в избе чуть прояснилось, и он сразу колыбельку увидел. Схватил младенчика, в одеяльце обернул, к груди прижал – и прочь из избы!

Как только Володя во двор выскочил, с грохотом рухнула крыша, столб пламени вверх взметнулся. Вот и нету избы, дома родного!

Что ж, жалко, конечно, что и говорить. А впрочем, чего об избе горевать, если сестренка жива? Изба – дело наживное.

Как-то жарким июльским днем две дочери Анисима Гаврилова, урядника поселка Обручевского, – Клавдия, одиннадцати лет, и шестилетняя Настя – остались дома вдвоем. Сначала с собачкой Жучкой во дворе играли, но жарко было, Жучке эти игры надоели, и она, высунув язык, от девчонок убежала и в тень спряталась, уснула. Так что когда пришла Клавина подруга Женя, все сразу дружно решили идти на речку купаться. Там еще и Олю Ермолаеву встретили – совсем весело в такой большой компании.

Вода в речке теплая была, прямо как парное молоко. В такой воде весь день просидеть можно, ни капельки не замерзнешь. Да еще и солнышко с неба припекает, и ветра никакого нет – красота! Так что заигрались подружки на реке и про маленькую Настю совсем забыли. Но она девочка смирная была, послушная, далеко в воду не лезла, ходила по воде вдоль бережка. Потом мама Оли Ермолаевой пришла, она гусей своих искала, и девчонок из воды шуганула. Мол, давай, Ольга, иди мне помогать, нечего тут баклуши бить, не маленькая уже. Тогда и Женя одеваться стала, а урядниковы дочки еще в воде оставались.

И вдруг – нет Насти, исчезла! Только что здесь, у бережка, ходила – и нет ее!

Оцепенела Клава, замерла. Куда сестричка подевалась? Закричала с перепугу. Женя обернулась, сообразила, вспомнила: как раз тут, у берега, яма глубокая была. Стянула с себя рубашонку – и к воде, туда, где яма. Прыгнула, нырнула, глаза в воде открыла – видит, вот она, Настя, уже на дне пластом лежит! Ужас-то какой! Неужели неживая? Господи, что тут теперь делать?! Подхватила ее под мышки, ножками забила и, задыхаясь, поплыла наверх. Вытащила малышку на поверхность, но чувствует, что силенок больше нет, сама сейчас камнем на дно пойдет, ведь и она девчонка маленькая была, не намного старше Насти – всего одиннадцать.

Счастье великое, что мама Ермолаева не успела далеко отойти. Услыхав крики, побежала к реке и, увидев двух девчонок на поверхности, обеих и подхватила. Откачали Настю – ожила. А уже как потом Клавдии от отца досталось – лучше и не рассказывать.

Ваня Таросов, сын зажиточного мещанина из города Троицка, что на Урале, в свои одиннадцать лет был страстным и удачливым рыболовом. Место он себе для рыбалки на реке Увельке, которая прямо по городу протекает, присмотрел замечательное: неподалеку от мельницы, там, где плотина. Река широкая и глубокая была, течение быстрое, и разная рыба там водилась. Хотя, посмотришь и не скажешь, что глубоко – вода черная, будто стоит. Зато закинешь несколько удочек – только и поспевай рыбку вытягивать. Конечно, снасть нужна хорошая, и понимать еще надо, на что и как ловить. А эта наука не каждому доступна.