Ольга Фикс - Сказка о городе Горечанске

– Ну что ты, летом ведь их пасут! А зимой они раз в день гуляют, – успокоила ее Лиза.

– И что, действительно кто-нибудь поет им во время дойки?

– Ну, это уж как повезет! Кто споет, а кто и матом обложит. Но вообще-то он прав, коровы ласковое обращение любят. Известно, если доярка коров ногами пинает, да на них ругается – много она не надоит.

– А тогда зачем же она это делает?

– Ну как «зачем»? Жизнь такая. Нужно же на ком-то душу сорвать.

– А зачем такую на работе держат? Мне кажется, работать с животными должен тот, кто их любит.

– Тю! Ты что, с неба свалилась? Хотя, да, конечно! Ну, ты сообрази головой: а на ее место кого? Думаешь, все так прям и мечтают в три часа утра каждый день вставать и в десять ложиться? Да щаз!

– Как в три?!? Это же еще ночь получается!

– Ну, кому ночь, а кому самое что ни на есть утро. Хорошо, мы тут только со второй половины дня будем. Одну только дойку и захватим – вечернюю. Хотя как бы они нам утреннюю до кучи не подбросили. Под предлогом, что она кончается задолго до начала занятий. Ладно, жизнь покажет.

(Жизнь показала, что Лиза как в воду глядела.)

– А ложиться почему тогда в десять? Надо бы пораньше, раз в такую темень вставать приходится.

– А потому, что вечерняя дойка кончается в девять.

– Это что же – рабочий день такой? С трех до двадцати одного?! Это ж сколько часов получается?! А законы на что?

– Не знаю, как уж оно там с законами, а рабочий день у нас дробный. Пришли, подоили, покормили – и ушли. Как управишься, так и свободна. Доек три – в три тридцать, в одиннадцать, и в семь с половиной. Посередине хоть угуляйся! Правда, если у тебя хозяйство, дети, муж, огород, так, пожалуй, много не нагуляешься, но это уж каждый сам для себя решает…

– Кошмар! – посочувствовала незнакомым дояркам Аня. – У них выходные-то хоть бывают?

– Ну как – выходные? Договариваешься всякий раз, чтоб подменили тебя. Скотине же не объяснишь, что нынче у тебя выходной. А если корову сутки не подоить – такой мастит разыграется, ужас просто!

– Жесть! – выдохнула Аня. – Даже и не представляю себе, как так жить можно!

– А что? Многие так живут. Вон, мамка моя. Тридцать три года на ферме – и ничего. Шустрая, бодрая, скачет себе, как коза, и все, как говорится, при ней. Еще и телевизор смотреть умудряется, и с отцом иной раз на речку перед сном гулять ходит. Она, правда, днем всегда хоть чуточку, да поспит.

– Шланг молокоотсоса вставляется в специальный клапан воздуховода, – вещал между тем Васисуалий. И вдруг заоглядывался. – А ну-ка, есть у нас тут кто-то с руками, чтоб показать?

Оглядев всех, остановил взгляд на Лизе.

– А, Смелякова! Хорошо, что ты в этой группе. Ну, тебе, как говорится, и карты в руки. Покажи им, профанам, как надо правильно корову доить. Действуй!

Слегка поеживаясь от множества устремленных на нее глаз, Лиза взяла ведро и двинулась к ближайшей корове. Подойдя, похлопала ее по шее, шепнула что-то на ушко. Корова чуть посторонилась, давая ей место возле себя. Наклонившись, Лиза извлекла из ведра с водой полотенце, тщательно выжала его и обтерла соски. Потом захватила ближайший сосок в кулак, потянула, сдвинула незаметно руку чуть в сторону, и струя молока ударила стоявшему рядом Васисуалию прямо в клыкастую пасть.

От неожиданности хряк зажмурился и отскочил. Вокруг зазвучали сдавленные смешки. С белыми брызгами на бровях и щеках, хряк смотрелся чрезвычайно комично. Аня ожидала, что Васисуалий рассердится, ну хотя бы возмутится. Но он ничего, только фыркнул и облизнулся.

Постепенно смешки и шепоток стихли. Лиза молча и невозмутимо продолжала делать свое дело. Сдоив понемножку молока с каждого соска, на сей раз просто на пол. («Блин, сколько же добра зазря пропадает, – проворчал за Аниным плечом блондин с квадратными плечами), она показала ребятам, как правильно подсоединять молокоотсос к молокопроводу, как надеть на сосок черный резиновый стаканчик, как повернуть вакуумный кран, и как аккуратно снять стаканчики после дойки, сперва вырубив молокоотсос.

– А то вакуум будет тянуть в себя, а ты к себе – так и сосок оторвать недолго, – пояснила она снисходительно.

Володя привстал на цыпочки, повернул кран, и приложился к отверстию губами.

– Так тут же нет никакого вакуума! – разочарованно сказал он.

– Это потому что система выключена, – объяснил Васисуалий. – На ферме сейчас перерыв. Иначе невозможно было бы вести занятие. Во время дойки мотор так шумит, что сам себя с трудом слышишь.

*

Из коровника они двинулись в свинарник, где Васисуалий сразу оживился. Да и ему там, судя по всему, были рады. Многие свиньи при виде него вскакивали, подбегали к дверцам своих загонов и терлись, нежно похрюкивая, о решетку.

– Потом, девочки мои, потом, красавицы, – весело говорил, проходя мимо них Васисуалий. – Вы ж видите, я занят.

Некоторые матки сидели в своих загонах одни. Другие содержались в загончиках, разделенных на два отсека – к общей территории примыкала маленькая детская, куда вел специальный лаз, который при необходимости перекрывался заслонкой. Подросшие поросятки резвились целыми группами в отдельных больших загонах, подобранные там по возрасту, как в человеческом детсаду.

В свинарнике пахло резче, чем в коровнике, где к тому же, кроме коровьего навоза, еще и сладко пахло сеном, и кисловато, словно антоновским яблоком – силосом.

Но все же, в свинарнике оказалось вовсе не так противно, как Аня поначалу опасалась. И к запаху она, пожалуй, со временем вполне могла бы привыкнуть.

Они шагали по проходу между загончиками, разглядывая их обитателей, вполуха слушая длинные и пространные объяснения Васисуалия. Как запаривается мешанка, сколько комбикорма кладется в чан, и сколько доливается воды. Как сварить кашу для поросят, тщательно помыв перед этим руки, и не перепутав пропорции.

– А то поросята начнут болеть, поносить, и даже возможны случаи падежа.

Васисуалий сделал паузу, чтобы они осознали значимость сказанного им, а сам в это время отошел к ближайшей поилке. Нажал рылом на рычаг, и с шумом и хлюпаньем втянул в себя изрядное количество воды. Похоже было, что от нескончаемых разговоров у него пересохло в горле.

Анин взгляд рассеянно блуждал, изредка встречаясь со взглядом из-за решетки какой-нибудь любопытной хавроньи. Порой выходка какого-нибудь особо шустрого поросенка, цапнувшего за ухо братца, или ловко перевернувшегося через голову, вызывала у нее улыбку.

Проходя мимо загончика с новорожденными, сладко спящими под теплою инфракрасною лампой, Аня усмотрела одного, особенно сладкого, лежащего чуть в стороне, у стеночки.

– Можно его погладить? – спросила Аня у Васисуалия.

– Погладь.