Евгений Терехин - Иди в баню и не парься. 33 разговора о детях, дружбе и любви

В этот момент начинается совсем другая история. Послушание уже не есть плод страха. Но есть тихая уверенность в близости того, кто любит просто потому, что он любит. И других причин нет и быть не может. У любви Божьей есть только одна причина – любовь. Пусть это терминологическое противоречие, но только эта логика понятна нашему сердцу.

Недавно встретил старого друга. Очень старого. Вернее, конечно, старого не возрастом, а временем, прошедшим с момента последней встречи. Боже, как я был рад его увидеть. Он вроде бы тоже, но после десяти минут разговора стало понятно, что, увы, за прошедшие двадцать лет много воды утекло – все уже не так, как было тогда, в 90-е. Старого не вернешь.

Удивительно то, что чем более мы удалены от человека расстоянием или временем, тем чище в сознании его образ. Чем ближе мы к человеку, тем яснее мы видим его греховность. Чем больше люди приближаются друг к другу, тем сильнее их отталкивает друг от друга – грех становится слишком очевидным и отвратительным.

Но время и расстояние производят обратный эффект – чем дальше ты от человека, тем более проясняется его образ. Он как бы очищается от налета всего человеческого и в нашем сознании становится ближе к совершенству. О человеке легко думать хорошо на расстоянии. А глядя на старые фотографии, вообще хочется сказать, что это драгоценнейший человек в твоей жизни, хотя в те годы, когда вы мозолили друг другу глаза, он был не совсем драгоценнейшим.

Что это за свойство сознания, памяти? На расстоянии люди и вещи становятся более ценными. Почему эта ценность не видна лицом к лицу?

У Толкиена есть любопытное размышление, которое я назвал «эффектом дальнего леса». Когда смотришь на лес с далекого расстояния, он кажется таинственным и загадочным. Но как только ты оказался в нем, вокруг тебя просто деревья. Конечно, они все равно красивы, но та таинственность, которую рисовало тебе воображение, улетучилась. Все стало обыденным.

Это – «эффект дальнего леса». Что же делает с нами расстояние, будь то пространственное или временное? Создает ли оно иллюзию совершенства или, как некий проявитель, проявляет то совершенство, которое уже есть, но замутнено грехом? Толкиен отвечает: последнее.

На расстоянии мы начинаем яснее видеть вещи такими, какие они есть на самом деле. В этом «искупительная» роль нашего воображения, причем воображение здесь не просто способность что-то представлять, не картинки в голове, а скорее способность воспринимать реальность на более высоких, почти трансцендентных уровнях. Воображение, как и состояние влюбленности, очищает образ до идеала.

Влюбленный смотрит на объект своей любви и видит совершенство, хотя при ближайшем рассмотрении это, конечно, не так. Влюбленность – это расстояние, с которого нам не виден грех любимого. Время – это тоже расстояние, оно удаляет нас от греха в человеке и позволяет увидеть его таким, каким он должен быть.

Как часто мы видим людей такими, какими они должны быть? Когда они мелькают у нас туда-сюда, туда-сюда, мы едва ли видим их идеальный образ. Нужно отойти от них на некоторое расстояние, а точнее на расстояние любви. Любовь – это расстояние, на котором не виден грех человека, а виден он сам. Отойдите друг от друга на расстояние любви.

Любовь – это расстояние, которое сближает. Любовь делает нас слепыми к обыденному и зрячими к идеальному. Любовь – это розовые очки, сквозь которые мы видим объект нашей любви в истинном цвете, то есть в том цвете, в каком он должен был быть, если бы не грех.

Как писал К. С. Льюис в «Бремени славы», мы живем среди богов и богинь. Если бы мы могли хотя бы на секунду увидеть стоящего перед нами человека таким, какой он есть на самом деле, мы почувствовали бы сверхъестественное желание пасть перед ним на колени и поклониться как богу:

«Как поразительно жить среди богов, зная, что самый скучный, самый жалкий из тех, кого мы видим, воссияет так, что сейчас мы бы этого и не вынесли… Вы никогда не общались с простым смертным».

Грех застит нам глаза. Мы не видим вокруг нас богов и богинь, мы видим простых смертных. Мы не умеем отходить от них на расстояние любви. Мы не видим вдали таинственного леса. За деревьями леса не видим. За людьми не видим богов и богинь. За обыденностью – поэзию, за каждым мгновением времени – веяние вечности.

Как часто мы спрашиваем Бога: «Ну почему ты меня не изменишь?» Или: «Ну сколько уже можно тянуть, измени же, наконец, этого человека! Что тебе стоит?» Действительно, что стоит всемогущему Бог щелкнуть пальцами, хлопнуть в ладоши и на тебе – измененный человек. Он мог бы мгновенно избавить человека от дурной привычки. Он мог бы мгновенно помочь нам избавиться от греха. Почему люди годами не меняются, почему Бог не изменит нас и мир вокруг нас во мгновение ока?

В отношениях с детьми ответ на этот вопрос прозрачен. Да, я могу с помощью внешнего воздействия «изменить» ребенка. У меня есть рычаги, чтобы нажать и сделать его таким, каким он «должен быть». Но мне гораздо важнее, чтобы это изменение в нем выросло, созрело. Ожидание этого вызревания и есть причина, по которой я предпочитаю «не вмешиваться». Долгое ожидание – это обратная сторона уважения к тайне свободной воли.

В отличие от всего остального творения, человек наделен свободной волей. Его можно довольно просто изменить внешним давлением, но это псевдоизменение. В нем можно сломать волю. Тогда он станет куклой. Однако чтобы стать ему другом, нужно позволить ему быть самим собой и идти своим путем – свободно. Свободная воля – это самая хрупкая из всех созданных Богом вещей. Нарушить ее ничего не стоит. Небольшое насилие, и она разобьется, как хрустальный бокал. Но разбивший бокал уже никогда не услышит его хрустального звона. Никогда не услышит того звука, который рождается только в свободе.

Бог не торопится нас менять. У него много времени. Пока в нас что-то зреет, он как бы пассивен. Он как будто отсутствует. Его как будто нет. Но он здесь. Как идеальный коуч, он идет рядом и ждет, когда мы сделаем свои открытия. Невозможно любить того, у кого нет выбора. Свобода воли – предельная ценность для Бога, потому что только она дает ему возможность любить и быть любимым. Любой вопрос к Богу: «А почему ты не остановишь это?» упирается в тайну свободной воли. Чтобы остановить «это», нужно лишить человека свободной воли, да и всех людей. Но сможем ли мы тогда любить?

Бог не торопится. Наш выбор добра лежит в поле свободы, а не в поле необходимости. Конечно, можно выбрать добро по необходимости, но этот «выбор» едва ли приблизит нас к Богу. Только добро, выбранное в свободе, имеет ценность. Но свободный выбор добра вызревает в нас долго – потому Бог и не торопится. Он расчищает для нас поле свободы, чтобы наш выбор не был принужденным.