Сергей Замятин - Другая планета

– Сходи в медпункт, пожалуйста, и будь впредь осторожнее.

– Хорошо, Вероника Дамировна.

– А это случайно не Кабановский так постарался? Говори правду, – не унималась она.

– Какой Кабановский! Вы чо! Я же вам сказал, что упал. Не верите, что ли?

– Да нет, верю, Серёжа, верю. Ты, если что… ну, если он снова начнёт к тебе приставать, сразу мне говори. Хорошо? Не бойся!

– А я и не боюсь! Вот ещё чего выдумали! И, ваще, сказано же, Кабан тут ни при чём. Совсем это не он, я сам упал.

– Хорошо, я тебя поняла, садись на место, сейчас урок начнётся.

И я сел на место. И всё думал, как бы мне ей всё-таки сказать правду. Не по-пацански это, конечно, но уж больно мне хотелось, чтобы она меня похвалила.

После урока Вероника Дамировна собрала нас на классный час и объявила годовые оценки. У меня оказалась лишь одна четвёрка по русскому. Да и ладно, лишний раз встречаться с Евгением Александровичем и его «Железным Феликсом» я не хотел. Так что пускай будет четвёрка. Не думаю, что предки за это ругать будут. К тому же у меня с ними был договор закончить год без троек. Так что свою часть уговора я выполнил на 100%. Теперь их часть сделки – поездка в пионерлагерь.

Когда классный час закончился, все с визгом побежали на улицу.

– Ура! Каникулы! – то и дело раздавалось в полупустых коридорах школы.

Только одному мне было нерадостно. Ведь целых три месяца не увижу Вероничку! И я решился рассказать ей всё. Ну, что с Кабаном из-за неё подрался. Спрятавшись за колонной в коридоре, я ждал, когда Вероника Дамировна выйдет из кабинета. Волновался жутко. Даже вспотел как на физ-ре. Однако вскоре услышал шаги, и как скрипнула дверь. Я выглянул из-за своего укрытия, но почему-то никого не увидел. Тогда, тихонько подкравшись, заглянул в чуть приоткрытую дверь кабинета.

Вероничка стояла у окна и смотрела во двор школы. Выглядела она очень измученной и удручённой. И, как мне показалось, заплаканной. На углу её учительского стола сидел какой-то белобрысый тип с букетом белых цветов

(я забыл как они называются)

в руках. Разговаривали они вполголоса, и мне так толком и не удалось услышать, о чём, хотя я изворачивался как мог. Сначала этот тип – весь такой из себя важный, сразу видно, что богатенький – вёл себя вполне спокойно, пару раз даже падал на одно колено и пытался целовать руки Веронички. Но она почти не говорила с ним, стараясь делать вид, что происходящее за окном ей гораздо интереснее. Потом он стал нервничать, расхаживал у доски точно павлин, то и дело тряся букетом перед собой. И орал на неё как сумасшедший. Что-то типа «делай о борт» или «делай об борт». А она молчала. Повернулась к нему спиной и молчала. Попрыгал он по классу ещё немного, вытащил из кармана пачку «бежевых ильичей», бросил на стол и вдруг побежал к выходу. Я еле успел отскочить. Всё произошло так быстро, что я по-любому не успел бы спрятаться. Но он не заметил меня, выбежал как ошпаренный, бросил букет в урну и был таков. Дверь осталась открытой. Я осторожно заглянул в класс. Вероничка всё так же стояла у окна и еле слышно всхлипывала. В этот момент моё сердце сжалось с такой силой, что в груди стало невыносимо тяжело и тесно. Не мог я просто так смотреть, как она плачет. Не должна она вообще плакать. И не будет. Я вновь почувствовал растущую во мне ярость, как при махле с Кабаном. Кулаки непроизвольно сжались, губы задергались, и я, не сдержавшись, выпалил в открытый нараспашку кабинет:

– Я отомщу за вас, Вероника Дамировна! Слышите?! Отомщу!

Со всех ног я понёсся вниз по лестнице и выскочил во двор школы. Но опоздал. Белая «Волга», за рулём которой сидел тот самый белобрысый, уже выехала за ворота и поворачивала на улицу. Я с досады плюнул на асфальт. Вот тебе и отомстил, блин! Да и что, в принципе, я мог сделать? Ведь был всего лишь пятиклашкой. Мелюзгой, планктоном. Только я поклялся себе, что разыщу этого белобрысого и заставлю его так же плакать, как он – Вероничку. Тогда я ещё и не подозревал, что увижу его совсем скоро, при не очень приятных обстоятельствах. В это время что-то грохнуло, а затем зашелестело надо мной в воздухе. Я поднял голову и увидел самый настоящий дождь из денег. Долго догадываться не пришлось, откуда они взялись, ведь окна кабинета Веронички находились прямо над моей головой. Только подбирать я их не стал. Мама говорит, что лёгкие деньги не приносят счастья. Пускай лучше дворник дядя Толя порадуется.

Совершенно забыв про Кабана, его братца и вчерашний случай, я пошёл домой, всю дорогу придумывая план, как накажу белобрысого и заставлю его извиниться перед Вероникой Дамировной. Но ничего подходящего, и тем более разумного, так и не пришло в мою голову.

Вечером предки устроили мне небольшой праздник – купили торт и газировку. Всё-таки не каждый день их сын практически с отличием заканчивает 5 класс. Пока я за обе щеки уплетал кусок торта, они о чём-то пошептались, потом многозначительно улыбнулись и объявили:

– Сынок, через две недели ты едешь в пионерлагерь!

Я тогда чуть не подавился. От восторга, конечно. Целовал их полчаса, не меньше. Наконец-то моя мечта сбылась! В тот вечер мне ни о чём другом даже думать не хотелось, но перед сном всё же вспомнил о своей классной руководительнице и спросил у мамы, что значит «делать о борт».

– Ты где это услышал?

По её глазам и нахмуренным бровям я догадался, что зря задал этот вопрос. Пришлось соврать, мол, от кого-то из прохожих на улице. Мама меня обняла и сказала, что эти слова плохие и воспитанным мальчикам их произносить не следует. Пришлось пообещать. И зачем только спрашивал? Знал ведь, что всю правду не расскажет. Она же взрослая.

Когда пришло время ложиться в постель, я долго ворочался с боку на бок и никак не мог уснуть. Всё думал про Вероничку и этого Белобрысого с букетом. И что она в нём нашла? Ничего, вот встречусь с ним один на один и поговорю по-мужски. А ещё я представлял, как приглашу Веронику Дамировну на свидание и подарю ей цветы. Нет, не белые. Никогда в жизни не подарю ей белые. Не должна она больше плакать. Никогда.

Две недели тянулись нескончаемо долго, будто специально кто-то постоянно переводил стрелки часов назад, оттягивая воплощение моей мечты. Всё это время я ходил как на иголках. По десять раз за день собирал сумку, потом вытряхивал из неё всё и начинал собирать заново. Никак не мог решить, что взять с собой. В итоге в последний день перед отъездом, пока я гулял на улице, мама собрала её за меня. Вечером я долго не мог уснуть, всё думал о лагере. О том, что я буду совершенно один, без родителей, почти целый месяц. Как там всё будет? Я не знал, и оттого было чуточку страшновато.

Рано утром предки повели меня на вокзал. Отец тащил мою сумку и ворчал, что она довольно тяжёлая, и что сыну, то есть мне, не донести её до корпуса. На что мама отвечала, что положила только самое необходимое. Конечно, про то, что половину сумки занимала еда, она умолчала. Когда мы пришли на вокзал, там уже стояла целая колонна жёлтых автобусов,